Я повернулся к товарищам. Петр сидел бледный, с непроницаемым лицом и полузакрытыми глазами. Пенчо наблюдал за дверью, откуда должны были появиться судьи. Взгляд у него был по-детски чистым.
Васил поигрывал желваками, на лбу у него выступила испарина. Как выглядел я, описывать не берусь; почувствовал я себя так, словно на меня давил потолок. Мне хотелось бежать куда глаза глядят…
Вдруг зал притих — появились судьи. Председатель принялся быстро и небрежно читать: «Именем Его величества… на основании статьи 16 приговорить Басила Пеева… к смертной казни через повешение». Васил застыл, перестал играть желваками, побледнел.
Председатель продолжал. Сразу за моей фамилией он назвал фамилии Пенчо и Петра: «На основании статьи 16…» Петр, как во сне, пробормотал: «Конец». И бросил в рот леденец — неуместный жест, но разве можешь знать, что в этот момент уместно, а что нет?. Он зажмурился, лицо его застыло, как у мертвеца. Он был в полуобморочном состоянии и потому не слышал полного текста приговора: «…параграфа… пункта… приговорить к 15 годам лишения свободы с содержанием в тюрьмах строгого режима».
Я взорвался от счастья. Этот взрыв обрушил стены суда, и моему взору открылась жизнь. Люди, горы, рассвет и закат приветствовали мое уцелевшее бессмертие! «Но ведь Васила приговорили к смерти!» Почему-то мысль об этом не стала плотиной на пути вышедшей из берегов реки радости — бурный поток снес ее, как пылинку. Я осознавал, что не в состоянии сочувствовать товарищу. Наверное, в основе большого человеческого счастья лежит эгоизм.
Нам разрешили свидание с родными. Я поискал взглядом мать. Ее поднимали с пола. Шутка ли, столько лет тюрьмы! Я взял ее на руки, как ребенка. Не помню, что говорил. Наверное, что счастлив и что она тоже должна быть счастливой, потому что как только кончится война, придет конец и моей неволе.
Мать смотрела на меня с непониманием. Она не могла понять, как я могу радоваться, если мне дали 15 лет! Она отказывалась верить приговору: «Моего сына оправдали, это они, адвокат и судьи, решили поиздеваться над ним!»
И она с надеждой смотрела то в сторону суда, то на адвоката, то на меня.
Короткое свидание закончилось. Охрана еле разняла нас. Отец Пенчо никак не хотел отпускать сына. Петр, с леденцом во рту, прощался со своими родными. Лишь у Басила в зале не оказалось ни одной родной души. Нас повели. Басил, приговоренный к смерти, шел впереди меня. Я смотрел на его худую спину, и вдруг меня охватило чувство жалости. Я был готов упасть перед ним на колени и просить прощения. Ничего не подозревая, он чуть повернулся ко мне и задел меня рукой. Тогда жалость превратилась в страдание, бессмысленное, но такое человечное страдание.