– Так красуются перед другими! – отмахнулась Вера де Йон, самая старшая из девушек. – Моя красота мужчинам услада, а мне-то в ней что?
– Ну, не знаю… А ты, что скажешь? – повернулась Зои к Елизавете.
– Я в этом смысле занимаю умеренную позицию, – улыбнулась Елизавета, с которой служанка как раз снимала платье. – Я согласна с Верой, наша красота ласкает взгляд мужчин, для того ее Господь нам, верно, и дал. Но и самой иногда любопытно узнать, все ли с этим в порядке, и все такое.
– Ты носишь шерстяные чулки? Зачем? – заинтересовалась Зои, когда платье Елизаветы было повешено на один из крюков, похожий по форме на морду рыбы-молота, иногда приходящей к скалистым берегам Скулнскорха.
– Во-первых, не чулки, – Елизавета подняла подол нижней рубахи и показала хозяйке дома продолжение своих "чулок". – Это как бы штаны, шоссы, но вязаные из шерсти. И в них, представь, зимой совсем не холодно. Но, главное, и это, во-вторых, на них можно надевать броню, защищающую ноги. Сюда налядвенник, – погладила она себя по бедру, – а сюда бутурлук, – нагнулась она, чтобы достать до голени.
– Здорово! – восхитилась Зои. – А не тяжело?
– Да, нет, – пожала плечами Елизавета. – В самый раз.
Она освободилась, наконец – хотя и не без посторонней помощи – от одежды и осталась в одной нижней рубахе. Сорочка была тонкая – из полупрозрачного фландрского батиста – и короткая, чтобы заправлять в "штаны", а сверху на нее обычно надевалась более плотная и длинная полотняная рубаха.
– Ох! – сказала она, потягиваясь, – до чего же хорошо!
– Здесь здорово! – поддержала ее Лена.
– Великолепно! – повела покатыми белыми плечами Ирина Большая.
– Угощайтесь! – предложила Зои, взглядывая искоса, то на одну, то на другую девушку, но более всего на Елизавету. – Тут вот пирожки с мороженой брусникой, а эти – с семгой, а те – с олениной. Там шаньги[41], как их у нас готовят, с соленым творогом, и к ним треска копченная, пряники медовые…
– А в кувшинах что? – спросила Вера.
– В расписных – ставленый мед, но он крепкий, сорок лет в дубовых бочках простоял.
– Ого! – сказала на это Ирина. – Хорош, должно быть. Я пока только двадцатилетний пробовала.
– Да, вкусный, душистый, – подтвердила Зои, – но много пить нельзя, я от него совсем дурная становлюсь. Такое могу утворить, что стыд и срам… А там, – сменила она тему, – в деревянных флягах – перевар.
– Сбитень что ли? – уточнила Лена.
– Да, – кивнула Зои, – восточники сбитнем зовут. А в бочонке италийское вино.
– О! – вспомнила Елизавета, присаживаясь на скамью и аккуратно пододвигая к себе один из столиков. – Ты обещала рассказать нам про венецианского мавра. – И не размышляя долго над тем, что делает и зачем, плеснула себе в серебряный кубок ставленого меда. – Тебе налить?