Магистра покорно слушали. Пока гости не напились до смелого состояния, и горячий граф Голландский прямо насел на Алберта.
– Нет, гражданин магистр! – кричал граф, размахивая полным кубком и оплескивая присутствующих вином. – Как не крути, а мы должны знать, каким таким способом вы заставляете природу плясать под вашу дудочку! Ибо мы, государи, не желаем оставаться в скотском неведении! Лично я не хочу мучиться всю жизнь, не понимая в чем тут дело!
Алберт Великий одобрительно кивнул на заявление, поднялся из-за стола и направился к монастырю. По пути он хлопнул в ладоши и разом цветущий сад обратился в прежний холодный пустырь.
Не успели гости отреагировать, как остались в саду одни в окружении лишь своих слуг и морозного ветра, бросившегося терзать их походные платья.
По краям тропинки, по которой только что прошёл великий магистр, рудиментарным способом кривыми крупными буквами с характерной желтизной по белому снегу было выведено: Оtro misteio mas (Еше одна тайна) с одной стороны и Certum non habeo, ubi sis aut, ubifuturussis (Я не знаю, ни где вы находитесь, ни куда направляетесь) с другой стороны.
Вот такая писанина от Альберта Великого.
– Откуда ты столько знаешь? – спросила женщина.
– Да что тут говорить, несколько мер вина в нужном месте и нужное время, и любой Альберт Великий отдыхает со своими фокусами. Хотя, по совести сказать, говорить такие слова насчет магистра – это чистой воды свинство и невежество. С другой стороны, и взять-то их обратно, уже нет никакой возможности, nescit vox missa reverti. То есть, слово не воробей.
– Выбражуля, – ущипнула меня за бок женщина.
В мае город наряжен солнечным светом и первой зеленью, теплые ветра вдувают в легкие новые надежды и радости, отцветающие только к ноябрю. Чувство невесомости с бешенством рвет людей от земли, гормональным половодьем с корнем вымывает с насиженных мест. И, в общем, жизнь вновь становится вечной, и смысл её приобретает вполне конкретные очертания.
Лично мне казалось, что теперь я так освоился в пространстве и времени, что без труда нахожу, где лучше, перемещаясь туда доступным хитроумным способом. В этом мнился достойный итог всех предшествующих метаморфоз, и нынешнее положение виделось, как одна из первых ступеней на лестнице чудес.
– Как удивительно хорошо! – восторженно вздохнула любимая женщина у моего плеча, всю дорогу созерцавшая свежие краски весны.
Несколько глотков вина делали из неё непроходимого романтика, а если она выпивала совсем лишнего, то готова была босиком уйти в сторону теплых отстровов Атлантики и навсегда поселиться там, довольствуясь участью золотой песчинки. Рядом с ней я чувствовал себя вечным мудрым и сильным, как флорентинец Франциско дель Джаконода, увидевший как-то по утру при весеннем солнце только что законченный мастером портрет своей супруги.