Тёмная морская вода, грозно глядевшая на меня из дыры в полу, спокойно ждала своего часа. Часа, когда ей будет отдана на растерзание несчастная молодая душа. Часа, когда горячее сердце навсегда угаснет в холодных морских глубинах. Часа, когда все высшие душевные порывы этого сердца будут навечно утеряны и преданы забвению. Часа, когда, наконец, восторжествует попранная этой душой справедливость, и на Корабле снова всё уляжется, бушующее море успокоится, и можно будет снова безмятежно приняться за работу.
Над дырой висел тот самый якорь, о котором рассказывал Сервус. Именно он должен был восстановить справедливость на Корабле. По размеру он был больше и длиннее всякого человека. Мутная, тёмная сталь, из которой он был вылит, являлась зеркальным отражением той жестокости, с какой якорь непоколебимо нёс свою службу и избавлялся от каждого неугодного. Помещение, в котором проходило действо, было довольно внушительных размеров, и сравнить его можно было разве что с залом Инэптаса. Несмотря на схожесть в масштабе, они были совершенно разными. В то время как зал Инэптаса вызывал ощущения переизбытка красок, накрученного величия и напускной важности, это место внушало лишь ужас и трепет, которые вовсе не были напускными. Серые обветшалые стены гигантских размеров, покрытые полумраком, наводили на меня чувство суровости. Всё помещение наталкивало на мысли о каком-то неумолимом страшном Роке. Авторитете, об который разбивались, как о тусклые стены этого места лучи света, всякие надежды и чувства. Под гнётом этого Рока гибло всё живое, всё человеческое, превращаясь в фундамент некоего железного Закона. Это было подвальное помещение, и в нём не хватало света. Огромные чёрные углы скрывали природу этого Авторитета, и он оставался для меня неузнанным. Раскрываясь лишь отчасти, он прятался в тени.
Из-за чрезмерного количества людей здесь было очень душно. Лица собравшихся выражали одни и те же эмоции, все они ждали суда. В каждом из них таилось сладкое предвкушение расплаты. Расплаты посредством казни человека, одно лишь существование которого было костью, что стала поперёк их горла. Никто из них не знал его, лишь единицы видели его, но все жаждали его смерти. Своим поступком он бы не нанёс вреда ни одному из них, и всё же они ненавидели его всем сердцем.
Находясь там, я всё ещё пребывал в потерянном состоянии, и сколько я ни пытался привести свои мысли в порядок, мне ничего не удавалось. Меня никак не покидало ощущение нереальности происходящего, я никак не мог поверить, что увижу смерь своего друга, что его на самом деле ждёт смерть. Я не был способен думать серьёзно и потерял в это время привычное самоощущение. Тогда мне казалось, что всё это происходит не со мной, я лишь сторонний наблюдатель, что это не я стою здесь рядом с Сервусом и ожидаю казни друга. Тут он прервал мои беспорядочные мысли и заговорил: «Это место у нас специально предназначено для таких случаев. История Корабля знает много попыток бегства, но такой дерзости ещё не было никогда. Все эти попытки не отличались особой изобретательностью в отличие от предприятия, затеянного этим мерзавцем Либером. Чаще всего такие люди намеревались просто выпрыгнуть за борт. Ума не приложу, что творилось в головах у этих глупцов и безумцев, но скажу вам одну важную вещь: ни один не добился своего! Все были вовремя распознаны и пойманы».