Канатоходец (Миронов) - страница 44

– Ага…

– Вот у меня есть сюжет!

Женщина произнесла эту фразу с ударением на слове «есть».

– Ты помнишь зимнюю Олимпиаду – 80 в Лейк-Плейсиде?

– Меня еще на свете не было.

– Сюжет такой – Балдерис, Крутов, Михайлов, Третьяк, Харламов – суперкоманда, «Красная машина»! Чехи, финны, Канада, полный разгром. Капиталистический хоккейный мир в панике! И вот финал, начало матча, все улыбаются, Николай Озеров острит, Тихонов потирает руки – у американцев не профессионалы, а мальчишки, набранные из университетских команд. Профи тогда бойкотировали по политическим мотивам, Афганистан, Брежнев мудак, что-то там еще, надо будет этот момент доработать. Так вот, страсти на льду накаляются, клюшки в крови, драка, счет два-один в пользу США, и вот кульминация! Финальный свисток! Непобедимая Красная Машина повержена, рев трибун, наши растерянные лица, и тут, американские хоккеисты срывают с себя шлемы, и весь мир видит, что это дети, полные придурки, едва совершеннолетние. Позор большевикам! Рев стадиона еще сильнее, летят клюшки, задумчивый главный тренер Тихонов, «Лебединое озеро», генерал Писькин застрелился, ну и так далее. Как тебе? Голливуд такое еще не снимал.

Я протянул ей бутылку.

– На, заслужила.

Она пожала плечами, мол, ну так и быть, выпью с тобой. А пальцы аж щелкнули по упругим бокам бутылки, ловко открутила крышку, сделала затяжной глоток.

– Валерия, – представилась она, – к матери иду, не знаю, ждет ли…

Помолчали, я разглядывал последствия погодной метаморфозы, от снега не осталось и следа, весь растаял и стек в канализацию. Подумал, надо водки взять и жрать захотелось. Валерия показала пальцем вверх.

– Красиво.

– Где?

– Вон там.

– Труба, что ли?

Далеко над крышами торчала кирпичная труба, вероятно там за домами был какой-нибудь завод или котельная.

– Цифры, – пояснила Валерия.

Я пригляделся, действительно на трубе белыми кирпичами была выложена дата 1975.

– Ну, и что?

– Я в школу пошла в семьдесят пятом.

Что за чушь ей лет, сколько и мне, но я слушал, не перебивал, мне нравилось, как она говорит.

– Семидесятые, это когда деревья были маленькие, мужики носили толстые обручальные кольца. И тишина во дворах и на улицах, безлюдный Невский проспект воскресным утром. Мы на улице Восстания жили, окна в колодец, помню вечные банки с вареньем между рамами в окнах напротив, клумба с тополем посередине двора. Тоскливо, когда болеешь или каникулы – все на работе, по телевизору одни комбайны и сталевары, и жирные довольные свиньи в снопах пшеницы. Мы с подружками бегали кино смотреть или на Невский. Я даже не пыталась понять про что картина, глазела на улицы Парижа, огни реклам, размалеванные автобусы. Бандиты в неказистых автомобильчиках несутся по узким автострадам, Бельмондо догоняет, дымятся пиджаки. И божественная музыка Филиппа Сарда, «Кто есть кто» смотрел?