Естественно, борьба политических течений в стране вскоре привела к открытому взрыву. Поводом к этому послужило осуждение артиллерийского капитана, еврея Альфреда Дрейфуса, в 1894 году. Этого офицера по ложному доносу обвинили в измене родине, и военный трибунал приговорил его к изгнанию из рядов армии, а также к пожизненной ссылке на пресловутый Чертов остров под Кайенной>{9}. Обвинение было шито белыми нитками, ни у одного мыслящего француза не возникало сомнений насчет истинных причин осуждения капитана. Позорное преследование «еврея, проникшего в офицерский корпус», означало недвусмысленную угрозу для всех демократов и республиканцев. Общественный протест принял такие гигантские размеры, что Франция была на грани гражданской войны. Все население раскололось на два лагеря. Известные художники и писатели встали на сторону защитников прогресса. Огромное впечатление произвел памфлет писателя Эмиля Золя «Я обвиняю». Реакционные круги вынуждены были пойти на уступку. В 1899 году Дрейфуса освободили. Но на этом республиканцы не остановились, даже протесты из-за границы не утихали. Наконец, в 1906 году справедливость восторжествовала. Альфреда Дрейфуса реабилитировали и с почестями вновь зачислили в ряды французской армии.
В этой атмосфере бурных волнений, достигших своего апогея в Париже на переломе веков, Швейцер не находил того душевного равновесия, которое ему было необходимо для расширения его познаний в области философии и дальнейшей работы над диссертацией.
Он приехал в Париж с намерением поступить на философский факультет Сорбонны, а также совершенствоваться в игре на органе под руководством Видора. Однако, на взгляд Швейцера, система преподавания в Сорбонне безнадежно устарела, и это настолько разочаровало его, что он весьма редко посещал университет. Преподаватели по большей части потчевали студентов лишь такими лекциями, содержание которых не выходило за рамки экзаменационных программ, или же проводили узкоспециальные курсы. Многочасовых обобщающих лекций, посвященных определенным философским эпохам, как это было принято в Страсбурге, здесь не читали. Поэтому Швейцер решил одновременно слушать лекции и на лютеранском теологическом факультете на бульваре Араго, в частности лекции известного догматика Луи Огюста Сабатье и специалиста по Новому завету Луи Эжена Менегоза.
С особым увлечением Швейцер совершенствовал свое мастерство игры на органе. Вскоре между учителем и учеником установилась искренняя, сердечная дружба. Видор отныне отказывался брать со Швейцера плату за уроки и часто зазывал своего юного друга на обед к себе домой, а то и в ресторан: ведь он скоро понял, что маленькой стипендии Швейцеру с трудом хватало на занятия искусством, да и просто на пропитание. Через Видора Швейцер приобрел много новых знакомых, тот ввел его в высший круг общества, парижские аристократы с удовольствием предоставляли свой домашний орган в распоряжение чуть неуклюжего молодого философа-эльзасца и подолгу слушали его игру. И если самому Швейцеру эти визиты не всегда были по душе, так или иначе они позволили ему встретиться со многими выдающимися деятелями искусства.