Здесь уже четко проявляется важная черта характера Швейцера: он не из тех, кто готов сражаться на баррикадах. Он изберет иные средства борьбы, хотя в ту пору он еще сам толком не знал ― какие. Возможно, пребывание в Париже тех лет помогло Швейцеру это понять. Но одно известно доподлинно: за этот сравнительно короткий срок он написал свою диссертацию по философии объемом свыше 300 страниц, которая отняла у него много времени и душевных сил.
В середине марта 1899 года Альберт Швейцер вернулся в Страсбург, даже несколько раньше, чем предполагал. Он зарылся в кантовские тексты и заставил себя напряженно работать. Скоро он вручил профессору Циглеру готовую рукопись.
В своей работе>{10} Швейцер стремился доказать, что у Канта «зачатки критического идеализма и религиозно-философские требования нравственного закона противоречат друг другу». Это суждение само по себе уже примечательно, точно так же как и вывод, сделанный им: «Важно отметить, что в мыслях Канта о религии, пронизанных глубочайшим этическим пафосом, постулат бессмертия не играет ровно никакой роли». В заключение своего труда он высказал замечание: «Вместо того чтобы остаться на позициях философии религии, разработанной критическим идеализмом, Кант поддался соблазну философии религии, диктуемой все больше устремленным вглубь нравственным законом. Погружаясь в этику, он не мог оставаться последовательным».
Профессор Циглep отозвался о работе Швейцера в высшей степени положительно. Защита диссертации была назначена на конец июля. Времени оставалось достаточно, и Швейцер решил провести несколько недель в Берлине.
После пребывания в Париже духовная атмосфера Берлина на переломе века приятно поразила Швейцера. «Духовная жизнь Берлина взволновала меня сильнее, чем жизнь Парижа. В Париже, этой мировой столице, духовная атмосфера неоднородна. Чтобы оценить ее по достоинству, необходимо было основательно привыкнуть к ней. В отличие от Парижа идейная жизнь Берлина сконцентрирована в университете — блестяще организованном, живом организме. В ту пору Берлин еще не успел стать мировой столицей и производил впечатление успешно развивающегося во всех направлениях провинциального города. Весь его облик характеризовался здоровым самосознанием и глубоким доверием к вершителям его судеб — всем тем, чего так недоставало Парижу, расколотому борьбой вокруг дела Дрейфуса. Мне посчастливилось познакомиться с Берлином в самую прекрасную его пору, и таким я его и полюбил. Особенно благоприятное впечатление произвели на меня простой образ жизни берлинского общества и легкость, с которой берлинцы допускали нового человека в свой круг».