Слёзы нежданно показались и у него самого, потекли по огрубелой коже, по бороздам морщин, вдоль висячих усов и, сорвавшись с подбородка, упали в землю.
— Давненько не хоронил уж я хлопцев ось так, враз пятерых. Николай говорыв, ты можешь молитву сотворить, так, будь ласка, сотвори по усопшим Архипу, сыну его Глебу, Петру, Володу да Савве.
Олег выполнил просьбу: сложил руки и помолился за упокой их душ, но думал больше не о погибших, а о том, как сам он чудом избежал смерти.
Воронцов очнулся от забытья и увидел перед собой серую ткань палатки. Руки и ноги его были связаны спереди, голова болела.
Георгий скосил взгляд и аккуратно повернул голову — у входа в палатку маячила спина охранника.
В плену.
Он снова закрыл глаза. Что это было вчера такое? Чему он стал свидетелем?
Перед внутренним взором предстали виды деревни с полыхающими кострами и перепуганными людьми. Потом вспомнилась хата с мёртвой старухой, её страшные язвы и маслянистая кожа.
«Колдун губит людей», — написала тогда Прасковья в записке. Да, но не всех, только стариков и совсем маленьких детей, прочие стояли под стражей в центре деревни.
Но и им не избежать какой-то страшной участи, в этом Воронцов был уверен. Как же быть?
Георгий перекатился на спину, охранник заметил движение и повернулся. Он оказался пожилым татарином, с истончившейся уже бородой и усами.
— Воды? — спросил он с сильным акцентом, и, хотя Воронцов ничего не ответил, поднёс к его губам кожаную фляжку.
Вода помогла, мысли как будто приобрели бодрость.
Что бы ни произошло далее, а надо дать знать в Петербург. Сей колдун — страшная опасность, ведь из-за мора могут обезлюдеть целые губернии! Нужно выбраться отсюда, но как? Вокруг наверняка полно людей князя.
В отдалении выстрелила пушка, а за ней послышался залп ружей. Охранник снова повернулся в сторону боя.
— Турында юк! Хабиб! Аллах, сине сакласын!* — схватился за голову татарин.
«А ведь если сейчас бой, то в лагере не так много людей и можно сбежать!» — Апатия ещё не отступила, но дух уже пробудился и требовал действий.
Георгий поёрзал на тюфяке, но его страж не реагировал. Тогда Воронцов обратился внутрь себя и стал шептать заклинание, которое так ни разу и не смог закончить, ни в полях, ни в плену у ведьмы. Солнце было высоко, и его лучи проникали в палатку. Вскоре искры затанцевали в глазах Воронцова, а после устремились к верёвкам на запястьях.
— Кайт Хабиб, кайт. Аллах, аны туры юлга кундерер!** — Татарин всё так же, не отрываясь, глядел на сражение.
За его спиной ручейки искр пали на узы пленника, и те тут же вспыхнули жарким пламенем. Они не причиняли вреда чародею, но съедали верёвки с такой скоростью, как будто те лежали в кузнечном горне.