Итак, справедливо или нет, в конце осени 1920 г. Блок оказался в глазах Мандельштама в маргинальном положении по отношению к кругу продолжателей и почитателей пушкинской культуры — поклоняющихся Слову[552]. Эта судьба, однако, была его судьбой недолго: 11 февраля 1921 г. Петербург будет отмечать 84-ю годовщину со дня смерти Пушкина, и тогда Блок прочтет свою знаменитую речь «О назначении поэта», навсегда связав свою близкую, но пока незримую трагическую смерть с пушкинской.
Глава 11. От театральности к трагедии
Две вещи наиболее чужды поэзии Сологуба, насколько я успел ее изучить: во-первых, непосредственность (хотя где же они и вообще у нас, Франсисы Жаммы? уж не лукавый ли Блок?).
Иннокентий Анненский. «О современном лиризме»
Рампа разрушена. Гамлет — Блок действительно погиб.
Борис Эйхенбаум. «Судьба Блока»
Борьба Мандельштама — не с идеями Блока и не с Блоком как человеком, а с Блоком как поэтом — это в самой своей основе попытка оценить его по оси, простирающейся от театральности до трагедии. Иными словами, стихотворения Мандельштама, как представляется, на определенном уровне проблематизируют онтологический статус трагической драмы, представленной в стихах Блока, и пытаются разобраться в нем. Верим ли мы в Блока как фигуру, представленную в творчестве поэта в его тотальности (включая иронию)? Маска Блока — это просто маска или она иллюзия, отвлекающая нас от истинного лица его трагедии как поэта? Может ли быть подлинное слияние искусства и жизни — может ли быть трагедия — в настоящем?
Мандельштам скептически относился к трагедии в современном, особенно символистском, искусстве. Уже в 1914 г. он представил XIX и XX вв. как эпоху, более не способную создавать трагедии:
Что делать вам в театре полуслова
И полумаск, герои и цари?
И для меня явленье Озерова —
Последний луч трагической зари
[553].
На другом полюсе его творческой жизни — в стихотворении «Где связанный и пригвожденный стон?..» (1937) — поэт заявит: «Тому не быть — / Трагедий не вернуть». В то время как «Воздушно-каменный театр времен растущих» из этого стихотворения может казаться новым амфитеатром, в котором спаяны вместе зрители и актеры (это ключевой элемент проекта Иванова), коллективность здесь противопоставлена традиционному, индивидуальному лицу трагедии: «<…> все хотят увидеть всех — / Рожденных, гибельных и смерти не имущих» (курсив мой). Индивидуального трагического героя, наследника Прометея, больше нет. «Где Прометей — скалы подспорье и пособье?» — провозглашает он.
Мандельштам был не одинок в своих сомнениях. Анненский, важный для акмеистов арбитр вкуса, тоже отмечал пустоту претензий на трагедию у своих современников: