. В символистском контексте выражение «игра / Гигантов и детей» может тогда означать литературные (т. е. несерьезные) вызовы поэтов жестоким государству и судьбе, их заигрывание с этими опасностями в своем творчестве.
Всего этого, пожалуй, достаточно для того, чтобы истолковать обсуждаемое стихотворение как развенчание Блока. Однако заурядная смерть символистского героя еще четче вырисовывается при помощи ряда взаимно пересекающихся контекстов и подтекстов. Мы уже отметили аллюзии на Пушкина и Фета. Кроме того, вспоминается стихотворение Семена Надсона «Снилось мне, что я болен, что мозг мой горит…» (1884)[303]. В эссе «Семья Синани» (1923) Мандельштам писал, что в школьные годы, на которые пришлась дружба с Борисом Синани, в его голове «как-то уживались модернизм и символизм с самой свирепой надсоновщиной и стишками из „Русского богатства“. Блок уже был прочтен, включая „Балаганчик“, и отлично уживался с гражданскими мотивами и всей этой тарабарской поэзией. Он не был ей враждебен, ведь он сам из нее вышел» (II, 95).
В стихотворении Надсона герой видит себя во сне умирающим, лежащим в бреду и лихорадке в своей до боли знакомой комнате; видит, как его жалеет молодая женщина и как он сам жалеет ее. Проснувшись, он жалеет, что не умирает (во всяком случае пока — Надсон умрет от туберкулеза в 1887 г.). К его несчастью, он вынужден вернуться из этого прекрасного, щемящего душу сна к жизни с ее монотонностью и вульгарными, мелкими заботами. Надсоновское «Где-то хрипло часы завывают и бьют…» отзывается в мандельштамовском «часы хрипят и бьют»; его герой охвачен «тревожной тоской». «Прихотливые тени, как руки, ползут, / Простираясь отвсюду» к лирическому герою, предвосхищая тревожное, смутное видение мандельштамовского героя («Гигантские шаги, с которых петли сняты»). Концовка с ее неприязнью к повседневной жизни напоминает отвращение к «кругу минут» в стихотворении «Пусть в душной комнате…». Даже сама структура стихотворения, в котором сон героя сменяется настоящим (время года — осень), напоминает стихотворение Мандельштама, где она сложно инвертируется: изображение больного в настоящем сменяется видением из прошлого, которое тоже происходит осенью. Похоже, что Мандельштам ощущал внутреннее родство героев Надсона и Блока — общую нить пафоса и театрализованной «трагедии».
Наконец, воображаемая смерть символистского героя имплицитно противопоставляется реальной смерти ближайшего друга детства Мандельштама, Бориса Синани. А. А. Морозов предположил в беседе с Михаилом Гаспаровым, что стихотворение было написано в память о Синани, который, «рожденный для подвигов», умер от туберкулеза в 1911 г.