В считанные минуты все уже были на берегу. Чеботарев положил Лизу на сухой песок и начал делать искусственное дыхание. Девушка долго не реагировала на все попытки привести ее в чувство. Секунды тянулись бесконечно.
— Ну, очнись же, девочка, очнись, — шептал в отчаянии Чеботарев.
Тоска и тревога одновременно сковали его сильное сердце, а лоб от напряжения покрылся капельками пота. Он ритмично нажимал на грудь Лизы, пока у нее изо рта фонтаном не хлынула вода. Она захрипела и стала хватать ртом воздух.
Это был самый прекрасный звук, который когда-либо слышал Эдик, как показалось ему. Это было возвращение к жизни.
Костер уже разгорелся вовсю. Рыжие языки пламени вытанцовывали бешеные огненные пляски, отстреливая красные жгучие искорки в воздух. Надя, как профессиональный врач, вскипятила воду, разлила кипяток, и потребовала от Чеботарева добавить всем в кипяток НЗ — немного спирта. Сама она при этом накинула на Чеботарева и Эдика шерстяные одеяла, велела надеть свитеры, одновременно она растирала Лизу, кричала, чтобы Иван и Петр помогали ей и делали девушке массаж рук и ног. Перепуганные парни терли так, что кожа Лизы, наконец, покраснела, а в некоторых местах даже немного сизой стала. Ей буквально влили в рот чай со спиртом. Потом Надя, выпотрошив аптечку, нашла то, что называется тройчаткой: анальгин, димедрол и но-шпу, и вкатила Лизе полную дозу укола. Успокоилась она только тогда, когда увидела, что подруга спокойно, ровно дышит и больше не содрогается от леденящего холода, проникшего внутрь ее хрупкого тела.
— Как же ты так, девочка? — проговорил Чеботарев. — Как же так?
— Не знаю, закружилась голова, я расслабила жилет, в воде он просто соскользнул с меня. И знаете — это правда, когда человек умирает, видит разом всю свою жизнь, я поняла, что мало хорошего у меня было, и не захотела за жизнь бороться.
— Что ты говоришь? — ужаснулся Эдик. — Наша с тобой жизнь только начинается.
— Вот потому и не захотела, — зарыдала, наконец, Лиза, — что наша с тобой может и не быть! — Прокричала она в истерике. — Ведь ты ничего не знаешь!
Ты ведь не знаешь, что меня парни из нашего класса на вечеринке избили так, что я ничего не помнила. Наверное, мне что-то подсыпали. Что потом я чувствовала себя, как вываленная в грязи избитая собака, и что полгода лежала в больнице! И теперь у меня бывают провалы в памяти! Что ты теперь скажешь?
Эдик молчал, глядя на Лизу расширенными и потемневшими глазами. Тишина стояла такая, что в вечернем охлажденном воздухе, казалось, слышно были даже дрожание иголок на соснах.