— Столько времени прошло, но никаких признаков некроза я не вижу! — удивился хирург, готовя офицера к операции. — Молодому человеку очень повезло с боевым товарищем, который явно знал, что делает.
***
Часы пробили четыре утра. Самое отвратительное время: засыпать уже поздно, а бодрствовать рано. Яростно драю противень, чтобы запечь третью по счёту курицу на завтрашний праздник Дня рождения императора. Первую я сожгла. Вторую пересолила. Эта — последняя. Если умудрюсь испортить и её, мы с Аддерли будем ужинать крекерами. Бедный милый Джеймс, он такого не заслужил! Если бы не он, если бы не наши долгие разговоры обо всём на свете, в госпитале я бы свихнулась. Правда. Теперь я дома, но бессонница по-прежнему мучает меня; в груди, словно комок слизи, застряло непонятное беспокойство, а штанина форменных брюк не лезет поверх повязки на сломанной ноге. Придётся прибегнуть к платью. А с ним и к корсету. Не носила их так давно, что даже не помню, как правильно надевать эти штуки!
Противень отчищен от последствий инквизиции предыдущей курицы, моя новая жертва уложена на него посреди долек яблока, кружков апельсина и ягод клюквы, словно древний северянин перед погребальным обрядом. Выглядит весьма нарядно. Будем надеяться, этой несчастной повезёт закончить свой бренный путь в наших желудках, а не в ведре с помоями. Открываю духовку, балансируя на костыле, аккуратно беру противень… Чёртова подпорка выезжает из-под моей руки, я теряю равновесие, падаю вслед за костылём на бок и едва успеваю прикрыть голову руками, чтобы защититься от летящего на меня противня. Рядом смачно шлёпается куриная тушка, клюква раскатывается по всей кухне. «Да чтоб тебя!» — кричу в голос и запускаю в стену уже пустой железной посудиной. Раздаётся и медленно затихает оглушительное «бам-м-м!», а я рыдаю от бессилия и злобы.
Некоторое время мы лежим посреди кухни, осыпанные фруктами: я и моя несчастная третья курица. В открытой духовке умиротворяюще горит огонь. Я потихоньку успокаиваюсь, вытираю слёзы и вспоминаю, что не сполоснула руки после того, как посолила чёртову птицу. Слишком поздно! Глаза немилосердно жжёт, слёзы припускают с новой силой. Да чтоб тебя! Да чтоб тебя, Винтерсблад!
***
— Ух ты! — Аддерли замер на пороге с бутылкой игристого вина в руках, разглядывая Скади. — Ну ничего себе!
— Не преувеличивай, Джеймс, — на ней было изумрудное шёлковое платье с открытыми плечами и прозрачными рукавами, в золотистых волосах поблёскивали украшенные камушками шпильки, а румянец окончательно стёр с лица обычную строгость.