.
Именно философию интересует монструозность, и именно любовь всегда предполагает некий элемент монструозности как чего-то моментального и проявляющегося, но до конца не оформленного, что невозможно полностью продемонстрировать, однозначно закрепив его в нашем сознании. Выше говорилось о том, что любые научные попытки достижения чистого опыта должны подлежать проблематизации; в первую очередь это относится к критической философии, которая восходит к Сократу с его «любовным вопрошанием». Только осмысливая свои собственные основания, философия способна максимально приблизиться к осознанию любви как некой тяги к чему-то монструозному, границы означивания и обозначения которого постоянно меняются, всегда стремясь к единообразному с собою целому: объект любви – это всегда не столько чудовище или чудо, сколько чудовищество[718]. Мы видим, как сегодня это проявляется в любви к машинам, роботам, получая отражение в фильмах («Она»), в сериалах («Черное зеркало», «Любовь, смерть и роботы») и научных исследованиях[719].
Итак, монструозность – это прежде всего и всегда нечто появляющееся, причем настолько моментальное, что его невозможно полностью продемонстрировать. Пишут, что «начиная с Античности фигура монстра отождествлялась с провиденциальным указанием на физическое соприсутствие чего-то неведомого, запредельного и потустороннего»[720]. Между тем речь должна идти не столько о физическом соприсутствии как буквальном усмотрении монстра, сколько об эффекте, который монстр на нас оказывает[721]. Показательно, например, что английское слово «beast», которое употребляется в названии известного фильма «Beauty and the Beast» и которое имеет также значение «a marvelous creature, a monster», пришло на смену древнеанглийскому «deor» («deer»), употреблявшемуся в качестве общего обозначения для «диких существ» и восходящему к праиндоевропейскому dheusom– «дышащее существо»[722]. Иными словами, мы монстра не столько видим, сколько чувствуем, слушаем, слушаемся. В «Опыте исторической грамматики русского языка» Ф. И. Буслаева мы читаем: «Действительный глагол с местоимением ся теряет значение возвратного залога, когда не показывает уже прямого перехода действия на это местоимение. Так, напр., в глаголе решаться на что-нибудь, еще заметен этот переход: решать себя на что-нибудь; но глагол: слушаться кого– нельзя уже разделить на слушать себя кого…»[723]. «Слушаться» – значит быть одновременно собой и другим/и, в идеале – всем/и. Именно в этом заключается тот удивительный эффект, который (чудовищественная) сила любви на нас оказывает: любовь – это «слепленность», смирение, послушание. Все это заставляет нас еще более внимательно взглянуть на природу любви как безумия.