«Уход за горизонт/ом»
Слово mania у Платона (др.-греч. μανία) в русских текстах предстает как (чаще всего) ‘безумие’; необходимо помнить, однако, что «слово это довольно трудно перевести»[724]. В этой связи следует особо отметить несколько моментов, связанных со значением данного слова.
Во-первых, «мания» относится к области умственной деятельности, точнее – к рассудительности. Во-вторых, важно иметь в виду, что данная деятельность осуществляется внутри человека[725]. В-третьих, отмечают, что «если придерживаться буквального понимания русского слова „безумие“, то такой перевод выглядит неудачным (как и само слово), так как оно непосредственно обозначает отсутствие ума»[726]. Скорее слово «мания» содержит «значения сдвинутости (сдвига, смещения) в индивидуальной жизни человека»[727]. Именно поэтому, наверное, иногда предлагаются такие варианты его перевода, как «сумасшествие» или «помешательство», внутренняя форма которых передает это значение. Наконец, в-четвертых, подобный сдвиг является чем-то отрицательным, что часто отмечают исследователи, ср.: «буквальный перевод „мания“ наталкивает на что-то негативное и болезненное»[728]; ср. также: «слово „безумие“ у современного читателя ассоциируется с болезнью (сумасшествие)»[729]. Таким образом, «манию» можно трактовать как отрицательный сдвиг ума внутри человека.
В то же время значение «мании» у Платона имеет и другую сторону, которая открывается при рассмотрении любви как безумия. Во-первых, мания не ассоциируется с рассудительностью, а выступает как нечто противостоящее здравому рассудку. В этом смысле манию переводят уже не как «безумие», а как, например, «неистовство», при этом «творения здравомыслящих затмятся творениями неистовых»[730]. Здесь «здравая» (человеческая) логика сталкивается с «неистовой» логикой, которая обладает большей силой, ср. высказывание Лючетты в «Двух веронцах» Шекспира: «Признаться, довод женский у меня: / Так думаю, поскольку так считаю я» («I think him so because I think him so»). Во-вторых, источник подобных творений – не внутри самого человека, ибо неистовство «у людей от бога»[731]. Иногда говорят о «ясной опьяненности» (не путать с «опьянением»), отмечая, что «это некая опьяненность, выводящая за пределы индивидуального переживания»[732]. В-третьих, следует говорить не о сдвиге ума в индивидуальной жизни человека, а об одержимости, о стремлении «слиться, сплавиться с возлюбленным в единое существо»[733]. И, в-четвертых, такое одержимое стремление, такое неистовство «прекраснее рассудительности, свойства человеческого»