. Удивительный этот пассаж представляет собой почти отчаянное нарушение норм хорошего вкуса и риторической сдержанности — в усилии передать момент «вознесенности души», высшего самозабвения, превосходства над всем природным, — что не исключает самого пристального внимания к материальным подробностям, формам и средствам производства эффекта! Из культурных навыков, благоприобретенных современным человеком, По превыше всего ценит способность поддаваться иллюзии, не теряя из виду ее чисто физиологическое или инженерное происхождение, то есть «рукодельность» волшебства. В этом он и оригинален, и… отнюдь не одинок.
Предметом внимания историков культуры в последнее время неслучайным образом стал феномен «светской магии», в котором усматривается характерное порождение городской культуры XIX века. Всякого рода развлекательные фокусы — квазиволшебные приемы манипуляции вниманием, адресуемые не так к чувству сверхъестественного, как чувству вымышленного (fictional), — в это время (а фактически еще с XVIII столетия) широко входят в моду и в Европе, и в Америке. С беллетристикой, которая в это же время начинает свое восхождение к славе, этот новый вид развлечения объединен общей логикой, отчасти уже рассмотренной в предыдущей главе: в обоих случаях ставка делалась на парадокс доверчивого недоверия и на способность зрителя/читателя распоряжаться доверием, находить удовольствие в сложном распределении и перераспределении этого принципиально дробного ресурса. Именно на этом пути, считают историки и теоретики «современной» культуры, происходит становление нового отношения к истине, вымыслу, идеологии, а также, кстати, и становление современного шоу-бизнеса, эстетизированных форм продажи и маркетинга и новых модусов культурного потребления[193].
Выразительнейшей фигурой выглядит в этом смысле современник и почти ровесник По, французский иллюзионист Жан Эжен Робер-Уден (1805–1871), прозванный отцом современной магии. По образованию часовщик, он стал одним из первых фокусников, кто облачился во фрак, и на сцене выступал нередко в роли профессора, осуществляющего научный эксперимент (до Удена иллюзионисты выступали исключительно на ярмарках и в дешевых кабачках). Его спектакли отсылали к новинкам науки, и отделить поразительный факт от чуда и чудо от фокуса даже образованным зрителям было заведомо непросто. В итоге часть аудитории принимала происходящее на сцене за научную демонстрацию, другая часть — за магическое, колдовское действо, третья состояла из скептиков, пытавшихся разгадать, как устроен фокус. Но идеальным своим зрителем сам Уден считал человека, наделенного достаточной гибкостью ума, чтобы с помощью фокусника насладиться иллюзией как таковой — мастерством ее создания и эффектом, который не может разрушить даже подробное разоблачение трюка. «Чем более [такой зритель] подвергается обману, тем большее получает удовольствие, поскольку именно за это заплатил деньги»