Символическое пространство стихотворения выстраивается на пересечении взглядов-перспектив: двух влюбленных, троих бедняков, а также воображаемого адресата (кому-то обращен этот рассказ!) и читателя, тоже вовлекаемого в ситуацию с первой же строки. («Ах, вы хотите знать, почему я сегодня вас ненавижу?» — читая эти слова, мы еще не знаем, к кому они обращены, и местоимение второго лица автоматически применяем к себе.) Качество отношений, в которые мы втягиваемся постепенно, зависит от нашей чуткости к иронии ситуации и к самоироничности героя — она же заметна ровно в той мере, в какой мы замечаем клишированность, вторичность изрекаемых им фраз. Короткий монолог начинается с трюизма («Мы твердо обещали друг другу, что будем делиться всеми мыслями и что отныне две наши души сольются в одну, — в такой мечте, что и говорить, нет ничего оригинального…») и приводит в финале к другому заезженному общему месту: «Как трудно понять друг друга, мой милый ангел, и как невозможно передать свою мысль другому человеку, даже если любишь друг друга!» Обе «мысли», будучи по смыслу противоположны, одинаково достойны быть размещенными в «Словаре прописных истин», воображаемом компендиуме жизненной мудрости буржуа. Маленькая драма стихотворения разыгрывается за счет спонтанно происходящего перелива любви в ненависть, а также понимания — в отчуждение, интимно «внутреннейшего» — во внешнее, обобществленное, и «соль» этого целостного события пробуется на вкус каждым читателем при каждом прочтении — особо.
Каламбур в действии
«Стихотворения в прозе» успешно подражают самым разным речевым жанрам — сказке, анекдоту, эссе, притче, молитве, диалогу, назиданию, мадригалу, — всякий раз активируя соответствующее читательское ожидание и играя с ним. Отнюдь не в меньшей степени, чем Флобера, Бодлера интригуют прописные истины, которыми поддерживается единство современного общественного быта. Он часто использует формулы типа «один из тех…», отсылая читателя к общему полю знаний и значений, и точно так же действуют нередкие ссылки на якобы общеизвестное (ср. в «Мадемуазель Бистури»: «Опущу описание ее убогой комнатки, ее можно найти у многих весьма известных старых французских поэтов» и т. д.). Стихотворения в прозе содержат массу речевых клише, общеизвестных цитат, часто слегка деформированных или «приблизительно» пересказанных, а также «замыленных», заезженных афоризмов. Подражание городскому дискурсу, как мы уже видели, трудно отличить от тонкой пародии на него же. Поэт опирается на опознаваемые общие коды, но иронически остраняет их, провоцируя тем самым и сложный читательский отклик. Дороже всего ему способность языковой формы не только просто доносить условное значение, но неожиданно действовать — ранить, подвигать, чаровать, оказывать непредсказуемый эффект