Послание к Римлянам (Барт) - страница 275

«Как непостижимы Его суды и как неизъяснимы Его пути!» Почему избрание? Почему отвержение? Мы должны были и должны снова и снова задаваться этим вопросом, должны были снова и снова услышать ответ: потому что Бог не был бы Богом, если бы Он непостижимым образом не отвергал, неизъяснимым образом не избирал, если бы Он не проявлялся в великой скрытости своего шествия от победы к победе как Бог - как тот, который желает помиловать всех и сделает это.

«Кто познал ум Господень или был Его советчиком?» (Ис 40:13). «Или кто дал Ему нечто, за что Он должен воздать?» (вероятно, Иов 41:2, там сказано о левиафане-крокодиле!). Прямое познание этого Бога? Нет! Содействие при Его решении? Нет! Возможность схватить, связать, обязать Его, вступить с Ним во взаимообязывающие отношения? Нет! Никакого «федерального богословия»^>96! Он - Бог, Он сам, Он один. Это есть «да» Послания к Римлянам.

«Ибо от Него и через Него и к Нему все. Ему слава вовеки. Аминь». Марк Аврелий в своих монологах сказал почти дословно то же самое. Эти слова были найдены в гимне Селене и даже на одном магическом кольце. Они были известны Филону и другим. Почему же эллинистическая мистика, которая, как и поздний иудаизм, знала почти все, не смогла сказать это более громко, отчетливо, ужасно и многообещающе? Почему заимствование, которое здесь предпринимает Павел, даже на уровне исторических вещей проявляется более оригинально, чем оригинал? Но как бы то ни было, разве Павел мог более знаменательно завершить эту главу, если не сказав громко, угрожающе и многообещающе то, что знают и другие?

12:1-2

Ст. 1-2. Увещаю вас ныне, братья, по милости Божьей, предоставить ваши тела как живую, святую, благоугодную Богу жертву: ваше надлежащее богопочитание! Не подчиняться существующему образу мира сего, но его грядущему изменению^>97 через обновление вашего мышления, чтобы познать, что есть воля Божья, доброе, благоугодное и совершенное.

«Увещаю вас ныне, братья». Что может означать проблема этики, только что (6:12-23; 8:12-13) настойчиво появившаяся перед нами, если не великое смятение? Мысль о Боге означает смятение для всего человеческого действия, и ввиду этого никакой разговор о Боге не может окончиться гармонически, поскольку его ведут непонимающие, теряющие из виду предмет разговора люди (и разве кто-нибудь не таков?). Проблема этики означает категорическое напоминание и подчеркивание: предмет этого разговора - не что-то объективное, не высший или низший мир, не метафизика, не богатство духовных переживаний, не трансцендентный омут, но известная нам жизнь человека в природе и культуре; именно эта жизнь, потому что ведущий такой разговор всегда сам необходимо и очевидно должен жить и действительно тем или иным образом живет. Появление этической проблемы означает гарантию так часто подчеркиваемой жзистен-циальности использованных во время этого разговора терминов, гарантию того, что постоянно повторяемая нами формула «сам Бог, только Бог!» не обозначает божественную «вещь», противостоящую нам идеальность, но неизъяснимое божественное отношение, в котором мы находимся как люди. Эти понятия и формулы возникают в бытии, обладании и действии человека в его мире, который так взволнован и напряжен, причем они возникают именно в своей абстрактной нечеловечности и чуждости миру. Однако сущность такого абстрагирования воспринята абсолютно неверно, если эти понятия и формулы рассматривают как «отделенные» от своего предмета, не связывая их постоянно с конкретностью нашей повседневной жизни. Для понимания Послания к Римлянам необходимо настоятельно рекомендовать чтение разнообразной мирской литературы, прежде всего газет. Ибо мышление, если оно истинно, есть мышление жизни, поэтому оно есть и мышление Бога. Именно взирая на жизнь, необходимо идти по этим запутанным путям, блуждать в такой неслыханной дали. Именно в запутанной, подобной калейдоскопу взволнованности и напряженности ее линий, и никак иначе, это мышление начинает соответствовать жизни. Жизнь - не проста, не пряма, не однозначна. Проста, пряма и однозначна всегда лишь поверхность отдельных явлений, однако никогда и нигде - их глубина, их связь, кризис, в котором находится все возникающее, реальность, о которой оно свидетельствует. Именно диалектическое мышление как вопрос о глубине, связанности и реальности жизни достигает своей цели - привести к размышлению о смысле жизни, сделать возможным толкование жизни. Если бы пути этого мышления были более прямыми, менее искривленными, более обозримыми, то это было бы наиболее верным признаком того, что они проходят мимо жизни, то есть мимо кризиса, в котором находится эта жизнь. Доктринарным является не так называемое «сложное», но всячески превозносимое «простое» мышление, которое всегда полагает, что оно знает то, чего оно в действительности не знает. Настоящее мышление не может обладать такой желаемой прямолинейностью, оно должно быть так нечеловечно и чуждо миру потому, что оно само не есть биологическая функция, но оно означает вопрос, ответ на который есть возможность всех биологических функций. Ибо как вопрос об этом ответе оно само не есть акт, но предпосылка. Не существует предпосылки самой по себе, но лишь предпосылки акта, и именно отсюда появляется эта преломленная линия истинного мышления, которая снова и снова навлекает на него обвинение в интеллектуализме. Но это обвинение необходимо обязательно принять во внимание. Строго говоря, эта апология мышления защищает лишь чистое мышление, мышление самого Бога. Нам же знакомы только виды мышления, которые, само собой разумеется, как таковые представляют собой и биологические функции. Лишь ввиду того, что они невидимо причастны чистоте предпосылки, они защищены от подозрения в том, что их сложность - это только случайность и причуда, они защищены от предпочтительного обращения к другим, «более простым» образам мышления. Поскольку Павел в Послании к Римлянам также совершает акт мышления (и мы вместе с ним), то не вполне понятно, что его диалектика оправдана как отблеск божественного мышления, то мы не сразу с чистой совестью предполагаем, что наше мышление - это мышление жизни, то мы не можем отклонить необходимость особой «этики», соответствующей «догматике» Павла (собственно говоря, мы так и считаем), как абсолютно излишнюю и бессмысленную, мы, очевидно, должны впасть в великое беспокойство через проблему этики. Проблема этики напоминает нам о том, что не акт мышления как таковой, но его невидимое начало, его чистая предпосылка в своей отчужденности от мира оправдана тем, что именно она соответствует полноте конкретности. Она напоминает нам об истине Божьей, которая никогда не дана и не разумеется сама собой, даже в высочайшем акте мышления. Парадоксальным образом именно притязание повседневного события, тесно охватывающего акт мышления, говорит нам, что разговор о Боге происходит не ради разговора, но ради Бога. Подобно тому, как мысль о Боге нарушает все человеческое бытие, обладание и действие, проблема этики должна нарушить этот разговор, чтобы напомнить ему о его предмете, должна прекратить его, чтобы придать ему надлежащую связь, должна убить его, чтобы оживотворить. Итак, в этом смысле: «Увещаю вас, братья!» Прервитесь, вы, совместно думающие, совместно совершающие паломничества, совместно молящиеся, прервитесь в вашем мышлении, чтобы оно было мышлением о Боге, прервитесь в вашей диалектике, чтобы она осталась диалектичной, прервитесь в вашем познании Бога, чтобы оно было тем, что оно означает: великим, спасительным смятением и прерыванием, которое Бог уготовляет человеку во Христе, чтобы призвать его домой, в мир своего Царства!