— И мастак же травить ты, Сашок. Где ж это видано, чтоб линкор швартовался к стенке?
Орленков раскатисто захохотал. Он смеялся долго и заразительно. Все знали, что линкор к стенке не швартуется: слишком мелко ему у стенки, — и все сделали вид, что не заметили этого изъяна в рассказе. И бас не должен был уличать Орленкова, а он уличил, и это было самое смешное. Жичин оглянулся и увидел, как на усталых лицах ребят медленно стали всплывать улыбки.
— А Марусей прозвали командира по той причине, — продолжал Орленков, вдоволь насмеявшись, — что был у него тонюсенький голосок. Как у девочки. Нельзя сказать, чтоб это было прилично с нашей стороны, но вот Маруся и Маруся. Много разных историй приключилось с ним. Будь у него обыкновенный голос, никто бы этих историй и не заметил. А тут что ни история, то смех. Идет он, к примеру, по верхней палубе к концу аврала. В белоснежных перчатках, на голове такой же белоснежный чепчик. За ним, понятно, вестовой на полусогнутых. Снимает Маруся чепчик да ка-а-ак пустит его по палубе вниз чехлом, как ребятишки бросают по земле отполированные битки. Вестовой стремглав мчит за чепчиком. Приносит, подает, как небывалую драгоценность. И так покрутит фуражку Маруся, и этак. Хорошо, коль чисто выдраили палубу, а если узреет на чехле хоть крошечное пятнышко… «Позовите ко мне старшего помощника!» — крикнет он в гневе, а голос от гнева еще тоньше. Вестовой, конечно, пулей искать помощника, а на палубе то тут, то там вспыхивают смешки. Беззлобные. Вспыхнут и тут же гасятся. Это чтоб — боже упаси — до него не долетело. Не хотели обижать. Прибегает старший помощник.
«У вас на корабле сущий беспорядок, — говорит он старпому, будто сам к этому кораблю вовсе не причастен. — У хозяйки на кухне чище, чем у вас на корабле». Пока старпом объясняет ему, что палубу обязательно будут драить еще раз — новыми щетками, с мылом, — всевидящий взгляд командира замечает матроса в растрепанной, замасленной робе. «А это что? — вопрошает он. — Встретишь в трюме, за разбойника примешь с большой дороги. Отругайте его по всем морским уложениям». И торопливо уходит, затыкая на ходу уши. Знал, что иного матроса проймут только крепкие слова…
Или такой случай. Возвращается эскадра в Кронштадт, все только и думают о береге, как бы лишнее увольнение заполучить. Сигнальщик просемафорил на эсминец какой-то приказ флагмана, оглянулся по сторонам и вновь заработал флажками. Рвали воздух его флажки — так немыслимо быстро передавал он букву за буквой. Казалось, лишь опытный его коллега на эсминце мог прочесть эти слова: «Увольнение пойти не могу — Маруся влепила наряд вне очереди». Но едва успел отмахать последнее слово, как на плечо ему опустилась рука. «Передайте своему дружку на эсминец, — услышал он тонкий голос, — что Маруся влепила вам еще два наряда».