— Сэр Норлингтон! — Джеймс огляделся. Они были в той же трактирной комнате, только в открытое окно уже робко заглядывал тусклый солнечный свет, с трудом пробивающийся сквозь волны тумана. — Мне ужасно стыдно, что я позволил себе уснуть. Я и не заметил, как провалился в сон. И как будто… как будто… упал?.. — молодой рыцарь осторожно пощупал затылок, тут же отозвавшийся гудящей болью.
— Так вы и в самом деле ничего не помните? — не поворачивая головы, спросил сэр Норлингтон. — Впрочем, это неважно, ведь…
«Тук-тук», — перебил его глухой металлический стук: как будто ударили ложкой о ложку. — «Тук-тук».
— Что это за шум? — вздрогнул Джеймс. Звук шел из глубины его походного мешка, а если точнее, из бархатного мешочка, где надежно укрытое покоилось…
— Можете сами полюбоваться, — безучастно ответил сэр Норлингтон.
Дрожащие пальцы нырнули в утробу мешка и нащупали нечто жуткое. Боязливо, будто там могло оказаться осиное гнездо, Джеймс вытащил на свет мешочек черного бархата. Под тканью происходило какое-то движение. Мешочек шевелился и подрагивал, словно кто-то засунул туда небольшое животное, отчаянно пытающееся выбраться.
— Смелее, мой юный друг, — негромко проговорил Прокард Норлингтон. — Это же ваша самая большая драгоценность, чего же вы ждете?
Старик заглядывал туда — в этом не могло быть сомнений! Страх и недоумение Джеймса сменились злостью. Его спутник позволил себе сунуть свой крючковатый нос в его тайну, осквернить его святыню прикосновениями и взглядами, будто обнаженную душу, которую никому никогда нельзя показывать, иначе с ней произойдет… что-то… Джеймс сжал зубы и побелевшими пальцами развязал тесемки, развернул края мешочка и тут же отдернул руку. Окованное двумя обручами, будто прутьями клетки, внутри металлической сферы дрожало и билось серебряное сердце леди Инельн де Ванкур. Оно напоминало заводную игрушку со сложным механизмом, но нигде не было щели для ключа завода.
— Удивлены? — спросил сэр Норлингтон, все так же глядя в стену перед собой — в голых досках он, должно быть, нашел для себя что-то весьма примечательное, так как не отводил от них взгляда ни на мгновение. — Гадаете, как эта безделушка смогла ожить? Что все это значит? Эти вопросы вы себе сейчас задаете?
— Нет. — Джеймс поспешно завернул серебряное сердце в бархат и крепко завязал тесемки. — Меня интересует, имеет ли ваша безнравственность свои границы, раз вы осмелились прикоснуться к сердцу обета.
— Вот она, разница, между мной и вами, сэр Джеймс Доусон, паладин Священного Пламени: мое рыцарство жило заветами, ваше — обетами. Что касается этого… — старик поморщился, будто проглотил жабу, — то мне всего лишь показалось странным, что ваш мешок посреди ночи вдруг начал шевелиться. Я просто обязан был проверить, поскольку это вполне могло оказаться каким-нибудь очередным подарочком наших доброжелательных хозяев.