— Вы что, торопитесь? Не дождетесь Ложье?
Конечно, конечно дождется. Только вот что-то щелкнуло, и развеялось, он даже не смог бы точно сказать когда, — развеялись ясность и доверие, и радость жизни, до того новая, что он не решился бы по доброй воле носить ее в себе по улицам.
Дождавшись, когда Гурвич положил трубку, Комб, что называется, пряча глаза, с деланным безразличием поинтересовался:
— Вы ведь венгр, так что, наверное, должны знать графа Ларского.
— Посла?
— Наверное. Да, пожалуй, сейчас он уже посол.
— Если это тот, кого я имею в виду, то могу сказать, что он — человек из первого ряда. Сейчас он посол в Мексике. Он долго был первым секретарем в Париже, там-то я с ним и познакомился. Вы ведь, наверно, знаете, что я восемь лет работал у Гомона. Если только память меня не подводит, его жена сбежала с жиголо.
Комб ждал чего-нибудь в этом роде. Ему было стыдно. Именно эти слова он выискивал, провоцировал их, и сейчас ему внезапно захотелось оборвать разговор, бросив:
— Спасибо, этого достаточно.
А Гурвич продолжал:
— Не знаю, что с нею стало. Однажды я встретил ее в Канне, я тогда снимал фильм как ассистент режиссера. Кажется, потом я видел ее в Нью-Йорке.
Улыбнувшись, Гурвич заметил:
— Знаете, в конце концов в Нью-Йорке встречаешь всех. И наверху и внизу. Только похоже, она очутилась внизу. А по поводу вашей передачи я хочу вам сказать вот что…
Слушал ли его Комб? Он сожалел, что пришел сюда, что слишком разговорился.
У него было ощущение, будто он что-то вывалял в грязи, и тем не менее в этот миг он злился на Кей.
За что? Пожалуй, он не смог бы сказать; может, как он сознавал в глубине души, в самой-самой глубине, — за то, что в ее рассказе не все оказалось враньем.
Разве поверил он, когда она рассказывала, что была женой первого секретаря посольства? Сейчас он уже не помнил. И был в ярости. С горечью убеждал себя: «Вот сейчас я вернусь, а она ушла. Ну что ж, ей это в привычку».
Мысль, что его встретит пустота, была до того невыносима, что вызывала физический страх; он ощутил боль в груди, как при сердечном приступе. Ему мучительно захотелось вскочить в такси и мчаться в Гринвич Вилледж.
А уже через секунду, буквально в тот же миг, он насмешливо думал: «Да нет. Она будет там. Разве ж она не призналась, что той ночью, когда мы встретились, ей было все равно, я это или кто другой?»
Раздался жизнерадостный голос:
— Как дела, папашка?
Комб немедленно улыбнулся. Видимо, со своей автоматической улыбкой выглядел он дурацки, потому что вошедший Ложье, который как раз пожимал ему руку, забеспокоился: