Он, во всяком случае, нет.
— Я думала, плитка…
Да пошла она, эта плитка, которая так горела, что не было даже времени подумать о нем. А лампочка, что ли, не горела в течение двух суток? Он что, беспокоился о ней?
— Пошли.
Чего же он боялся? Ее? Себя? Судьбы? Точно он знал одно: ему необходимо окунуться в толпу вместе с ней, шагать, заглядывать в маленькие барчики, ненароком соприкасаться с незнакомыми людьми, перед которыми не нужно извиняться, даже если толкнешь их или наступишь на ногу; а может, просто у него потребность раздражаться, глядя, как Кей с удовольствием клеймит отпечатками своих губ очередную «последнюю» сигарету.
Поняла ли это она?
Они стояли на улице. Он начисто не представлял, куда идти, а она не проявляла любопытства, не задавала никаких вопросов.
И тогда, словно раз навсегда смиряясь с неизбежностью, в тот миг, когда она взяла его под руку, он глухо повторил:
— Пошли.
То была изнурительная прогулка. Можно было подумать, что он с каким-то непонятным садизмом решил заставить ее обойти все те места, где они уже побывали вдвоем.
В кафетерии Рокфеллеровского центра он заказал те же самые блюда, что в прошлый раз, долго, враждебно наблюдал за ней и вдруг в упор задал вопрос:
— С кем ты раньше бывала здесь?
— Что ты хочешь сказать?
— Не задавай вопросов. Отвечай. Когда женщина на вопрос отвечает вопросом, это значит, она собирается солгать.
— Я не понимаю тебя, Франсуа.
— Ты мне сама сказала, что часто заходила сюда. Согласись, было бы странно, если бы ты всегда приходила сюда одна.
— Мне случалось заходить сюда с Джесси.
— А еще с кем?
— Не помню.
— С мужчиной?
— Кажется, да, но очень давно, с одним из друзей Джесси.
— С одним из друзей Джесси, который был твоим любовником?
— Но…
— Говори правду.
— То есть… Да, пожалуй… Один раз, в такси…
Ему представилось такси, спина шофера, молочно-белые пятна лиц в темноте. Он ощущал на губах вкус поцелуев, украденных, можно сказать, посреди толпы.
Он прохрипел:
— Потаскуха!
— Но эт о же не имеет никакого значения, Франк.
Чего это ради она опять стала называть его Франком?
— Он или другой, да? Одним больше, одним меньше.
Почему она не возмутилась? Он был зол на нее за ее безучастность, за смирение. Он вытащил ее на улицу. И продолжал тащить все дальше, дальше, словно увлекаемый некоей темной силой.
— А по этой улице ты проходила с каким-нибудь мужчиной?
— Нет. Не помню.
— Понятно, Нью-Йорк — большой город. Но ты уже несколько лет живешь здесь. И только не уверяй меня, будто не бывала с другими в барах вроде нашего и по нескольку раз не ставила пластинку, которая становилась