пластинкой.
— Я никогда никого не любила, Франк.
— Врешь.
— Можешь думать, что хочешь. Я никого не любила. Во всяком случае, не так, как люблю тебя.
— И вы ходили в кино! Я уверен, что ты ходила с мужчинами в кино и вы в темноте занимались всякими грязными мерзостями. Признавайся!
— Может быть.
— Вот видишь! Это было на Бродвее? Покажи, в каком кинотеатре?
— Кажется, один раз в «Капитолии»…
До «Капитолия» было меньше ста метров, и они видели красные и желтые буквы его названия, которые то вспыхивали, то гасли.
— Кто он был?
— Молоденький морской офицер. Француз.
— Вы долго были любовниками?
— Один уик-энд. Его корабль стоял в Бостоне. Он с другом приехал в Нью-Йорк на уик-энд.
— И ты что, приняла обоих?
— Когда друг понял, он оставил нас.
— Убежден, вы познакомились на улице.
— Да. Я узнала их форму. Слышала, как они говорят по-французски. Они не знали, что я понимаю, и, проходя, я улыбнулась. Они заговорили со мной.
— В какую гостиницу он тебя повел? Где вы спали? Отвечай.
Она молчала.
— Отвечай!
— Ну зачем ты хочешь все это знать? Поверь, ты расстраиваешься из-за пустяков. Пойми же, это не имело никакого значения!
— В какой гостинице?
И тогда она сдалась.
— В «Лотосе».
Он расхохотался и отпустил ее руку.
— Да, вот уж точно, лучше не придумаешь! Должен признать, в этом есть что-то от шутки рока. Значит, когда в первую ночь, верней, в первое утро, потому что уже почти рассвело, я привел тебя…
— Франсуа!
— Да. Ты права. Я глупец, да? Как ты весьма убедительно говоришь, это не имеет никакого значения.
Но, пройдя несколько шагов, он бросил:
— Могу спорить, этот твой офицерик был женат и рассказывал тебе про свою жену.
— И показал мне фотографии своих дочек.
Перед глазами Комба возникли фотографии его детей, висящие в комнате на стене, и он потащил Кей дальше. Они дошли до их ба>ра. Он грубо почти втолкнул ее в дверь.
— А ты уверена, вполне уверена, что не приходила сюда с другим? Будет лучше, если ты скажешь правду.
— Я здесь бывала только с тобой.
— Ну что ж, при всем при том вполне возможно, что на сей раз ты сказала правду.
Она не сердилась на него. Даже пыталась сохранять естественность, протянула к нему руку за монеткой и покорно, словно исполняя ритуал, прошла к автоматическому проигрывателю, чтобы включить их пластинку.
— Два скотча.
Он выпил то ли три, то ли четыре порции. А перед глазами у него стояло, как она шатается по барам с другими мужчинами, выклянчивает последний стаканчик, выкуривает последнюю, как всегда последнюю, сигарету, как поджидает мужчину на улице, как идет с ним немножко неуверенно из-за высоченных каблуков и туфель, которые ей вечно жмут, отчего ей приходится цепляться за руку спутника.