— Ваша яичница совсем остыла, — хмуро пробормотал он.
На что он надеялся? И почему ему вдруг захотелось оказаться вне этого зала, где грязное зеркало отражало их лица?
Может, он надеялся, что они возьмут и выйдут вместе, хотя они даже и не познакомились?
Она стала есть яичницу, медленно, но как-то раздраженно. Потом отложила вилку и поперчила томатный сок, который ей только что принесли.
Все это смахивало на фильм, пущенный в замедленном темпе. В углу одному из моряков стало плохо, как, наверное, и Уинни сейчас. Его товарищ проявлял к нему прямо-таки братскую заботливость, а негр поглядывал на них с полнейшим безразличием.
Комб и эта женщина просидели в закусочной почти час, и он все так ничего и не знал о ней и злился, оттого что она без конца находила новые поводы еще немножко посидеть здесь.
У него было такое ощущение, как будто они все время сговариваются выйти вместе, да вот только она из необъяснимого упрямства обманом лишает его тех крох времени, что им были выделены.
И весь этот час его занимало множество мелких проблем. В частности, акцент. По-французски она говорила великолепно, но тем не менее акцент какой-то чувствовался, а он не мог его определить.
И только когда он спросил, американка ли она, а она сказала, что родилась в Вене, с акцентом все стало понятно.
— Здесь меня зовут Кей, но, когда я была маленькая, меня называли Катлин. Вы знаете Вену?
— Да.
— Ах!
Она взглянула на него примерно так, как смотрел на нее он. В сущности, ни она ничего о нем не знала, ни он о ней. Шел уже пятый час. Время от времени кто-нибудь входил Бог весть откуда и с усталым вздохом вскарабкивался на табурет.
А она все продолжала есть. Заказала какой-то отвратительный с виду пирог, политый мертвенно-белым кремом, и чайной ложкой отщипывала от него малюсенькие кусочки. Когда он был уже уверен, что наконец-то она закончила, она подозвала негра и заказала кофе, а поскольку кофе ей нужен был горячий, пришлось опять ждать.
— Дайте мне, пожалуйста, сигарету. У меня кончились.
Он знал, что она выкурит ее до конца, прежде чем уйти, а потом, быть может, попросит еще одну, и сам удивился своему беспричинному нетерпению.
Ну а вдруг, когда они выйдут, она просто-напросто протянет ему руку и попрощается?
Но вот они вышли; на перекрестке уже никого не было, кроме одного-единственного мужчины, который стоя спал, привалившись к металлической ограде у входа в сабвей. Она не предложила взять такси. Самым естественным образом зашагала по улице, как будто эта улица обязательно должна была ее куда-то привести.