Все, что он видел в витринах, было уныло. Деревянные и восковые манекены стояли в сомнамбулических позах, выставив чрезмерно розовые руки в жесте неприемлющего согласия.
Кей ничего этого не знала. Она вообще ничего не знала. И того, что в течение полутора часов он расхаживал по залу аэропорта между ожидавшими, как и он, людьми, среди которых были хмурые и тревожные, были веселые или безразличные, а были и довольные собой. А он расхаживал и мучился вопросом, сумеет ли он удержаться в последнюю минуту.
Он имел в виду ту минуту, мгновение, когда увидит Кей. И спрашивал себя, окажется ли она той же самой, будет ли похожа на Кей, которую он любит.
Нет, на самом деле все было гораздо тоньше и глубже. Он сказал себе, что в первую же секунду просто-напросто долгим взглядом посмотрит ей в глаза и объявит:
«Кей, это конец».
Она, разумеется, не поймет, он был уверен в этом. Ведь тут почти что игра слов. А означает это конец ходьбе, преследованию, погоням друг за другом. Никто ни за кем не будет бегать, соглашаться, отказываться.
Конец. Так он решил, и потому его день был невыносимо тяжел и наполнен подспудным страхом.
Ведь Комб прожил его наперекор возможности, что Кей не сумеет последовать за ним, что она пока еще не на его уровне. Но у него не было времени ждать.
Конец. Для него это слово подводило итог всему. У него было ощущение, что он завершил полный цикл, совершил петлю и прибыл туда, куда Судьба хотела его привести, а в сущности, туда, где Судьба поймала его.
…В их закусочную, где ни он, ни она ни о чем еще не догадывались и где, однако, все уже было решено без их ведома.
Сейчас, вместо того чтобы искать, действовать на ощупь, сопротивляться, бунтовать, он, не стыдясь, говорит со спокойным смирением:
— Я принимаю.
Принимает все. Их любовь и то, что может проистечь из нее. Кей — такой, какая она есть, какой была и какой будет.
Но действительно ли она была способна понять это, когда увидела его среди множества встречающих за серым барьером аэропорта?
Она нетерпеливо устремилась к нему. Протянула ему губы и не знала, что в этот миг ему нужны вовсе не ее губы. Она воскликнула:
— Франсуа, наконец-то!
И следом — чисто по-женски:
— Да ты же весь мокрый!
Она недоумевала, почему он так вымок, а Комб пристально, с видом сомнамбулы смотрел на нее, потому что вел ее через толпу, которую раздвигал прямо-таки неистовыми мановениями руки.
Она чуть было не задала ему вопрос:
«Ты что, недоволен, что я приехала?»
Потом вспомнила про чемодан.
— Франсуа, надо пройти в багажное отделение.
— Я велю, чтобы они доставили его домой.