А почему он должен удивляться? И чему?
— Эти люди многие века владели землями, огромными, размером с французский департамент. И столетиями они получали с них чудовищные доходы. Не знаю, как сейчас, но до сих пор они безумно богаты. И сохранили некоторые давние привычки. Например, я помню одного человека, сумасшедшего, а может, чудака или хитреца, точно не могу сказать, который десять лет жил в одном из их поместий под предлогом, что он, дескать, составляет каталог библиотеки. Дни напролет он читал. А время от времени писал несколько слов на клочке бумаги и бросал его в коробку. И эта коробка лет через десять вдруг сгорела. Я убеждена, что он сам сжег ее. В этом же поместье жили, если не ошибаюсь, три кормилицы, три старухи, не знаю, чьи они были кормилицы, потому что Ларский был единственный ребенок; жили они, правда, во флигеле, однако ни в чем не нуждаясь и ничего не делая… Я могла бы долго рассказывать тебе подобные истории. Ну, что ты скажешь?
— Ничего.
Только что он увидел ее в зеркале, как в первую ночь, немножко сбоку, изображение было чуть-чуть искаженное. И это было последнее испытание, последнее сомнение.
— Ты считаешь, я должна согласиться?
— Посмотрим.
— Я ведь ради тебя… Я хочу сказать… Только, пожалуйста, не злись… Чтобы я не обременяла тебя… Понимаешь?
— Конечно, дорогая.
Его так и подмывало расхохотаться. Это было, право, смешно. Она так отстала со своей крошечной любовью от его любви, которую он намеревался предложить ей и которую она просто была не способна измерить!
А она перепугалась! Она была страшно растеряна! Она снова принялась есть с рассчитанной неспешностью — из страха неведомого, которое ее ждет, потом закурила неизбежную сигарету.
— Бедная Кей!
— Что? Почему ты назвал меня бедной?
— Потому что я причинил тебе боль, несильную, походя. Но, думаю, это было необходимо. Спешу добавить, что сделал я это не намеренно, просто потому, что я мужчина и, возможно, такое случится еще.
— В нашей комнате?
— Нет. — Она бросила на него благодарный взгляд. Но она заблуждалась. Она ведь еще не знала, что эта комната уже почти прошлое.
— Пошли.
Он вел ее, и она подстраивала свой шаг под него. Вчера Джун тоже подстроилась к его походке, так, что их бедра во время ходьбы стали как бы единым целым.
— Знаешь, ты причинил мне очень сильную боль. Я не сержусь, но…
Он поцеловал ее, прямо под фонарем, и это было впервые, когда он поцеловал ее из милосердия, из сострадания, потому что еще не настало время.
— Ты не хочешь зайти выпить в наш бар?
— Нет.
— Тогда, может, поближе, в номер первый?