— Нет.
— Хорошо.
Она покорно следовала за ним, может быть, с некоторой неуверенностью, и так они дошли до их дома.
— Я никогда бы не поверила, что ты приведешь ее сюда.
— Так было надо.
Он торопился покончить с этим. И подтолкнул ее, почти как подтолкнул вчера другую, но лишь он один знал, что никакого сравнения тут не может быть, и смотрел, как на лестнице перед ним колышется мех, как шагают ноги в светлых чулках, а потом останавливаются на площадке.
И вот наконец он открыл дверь, повернул выключатель, и ничего не было, чтобы принять Кей, только пустая, неубранная, почти холодная комната. Он знал, что она едва сдерживается, чтобы не расплакаться от досады. А может, ему хотелось увидеть, как она плачет от досады? Он снял плащ, шляпу, перчатки. Снял с нее шубку и шляпку.
И буквально за миг до того, как она состроила недовольную гримасу, он произнес:
— Кей, я принял важное решение.
Она все еще боялась. Смотрела на него глазами испуганной девочки, и ему захотелось рассмеяться. Право же, нелепейшее настроение, чтобы высказать то, что он собирался сообщить ей.
— Теперь я знаю, что люблю тебя. И неважно, что произойдет, буду я счастлив или несчастлив, я заранее все принимаю. Это, Кей, я и хотел тебе сказать. Я обещал себе прокричать тебе это по телефону и в первую ночь, и в ту, следующую, несмотря ни на что. Я люблю тебя, что бы ни случилось, что бы ни пришлось мне вынести, что бы я ни…
Но теперь пришел его черед недоумевать, потому что, вместо того чтобы пасть к нему в объятия, как он предвидел, Кей, бледная, холодная, неподвижно стояла посреди комнаты.
Ну, разве не прав он был, боясь, что она окажется не в его диапазоне?
Он позвал, словно она была где-то далеко:
— Кей!
Она не смотрела на него. Стояла с отсутствующим видом.
— Кей!
Нет, она не подошла к нему. У нее даже не возникло побуждения подойти к нему. Напротив того, она повернулась к нему спиной, стремительно прошла в ванную и закрыла дверь.
— Кей…
В полной растерянности он стоял посреди комнаты, которую намеренно оставил неприбранной, стоял со своей любовью в пустых руках.
Молча он сидел в кресле и не сводил глаз с двери, из-за которой не доносилось ни звука. Время текло, и его нетерпение постепенно растворялось в некоей мягкой, вкрадчивой доверчивости, что понемногу заливала его.
Он долго так сидел и ждал, наконец без всякого предупредительного скрипа дверь открылась; сперва он увидел, как повернулась ручка, потом распахнулась створка двери, и вышла Кей.
Он смотрел на нее, она на него. Что-то в ней изменилось, но он не мог понять, что. И ее лицо, и облако волос стали другими. На ней не было ни румян, ни пудры, но кожа выглядела свежей, однако черты заострились: все-таки весь день она провела в дороге.