— Поздно, — вздохнула Фрося и добавила: — Не надо было тебе вообще уходить — вот что!
— Так ведь она велела, — попытался оправдаться дед Степочка.
— Мало ли что велела? А ты и послушался… Не слову верь, а сердцу.
Василий глазами лупал — ничего не понимал, О чем они? Понял лишь одно, что с бульдозером ничего у него не получится. Не давить же людей, в самом деле. Еще отвечать придется. В его затуманенной голове ворочался, созревал другой план. Что, если зайти с тыла? Так, чтобы никто не заметил. Правда, Юлька все время вертится под ногами, но Василий молча пригрозил ей кулаком.
Воспользовавшись тем, что жена стоит и тихо беседует о чем-то с дедом Степочкой, Василий обогнул стороной двор, сад, зашел со стороны речки. Приставив к печке какую-то обгорелую бочку, он тихонько влез наверх — здесь его уже никто не достанет — и принялся за трубу. Он надавил на нее плечом, но труба не поддалась. Неужто придется разбирать ее по кирпичику? Но такая длительная работа в планы его не входила.
«Динамиту б достать, — мечтательно подумал Василий. — Вот бы рвануло! Но где его достанешь?..»
Так он стоял на печке и размышлял, пока не почувствовал, что она вдруг вздрогнула под ним и поехала.
А это дед Степочка. Увидел, что Васька перехитрил их, решил свой резон выставить.
— Ах так? — сказал он. — Ну, тогда покрутись маленько.
Он все сильней и сильней крутил ручку, и печка завертелась ни колесе.
— Останови! — закричал Василий, ухватясь за трубу, чтоб не упасть.
— Нет, ты покрутись! Покрутись!..
Наконец печка не выдержала и рухнула вместе с Василием.
— Ну, добился своего? — спросила Фрося, когда он, красный от кирпичной пыли, выполз из-под обломков. — А теперь давай отсюда, чтоб я тебя век не видела. Да побыстрей, пока я добрая…
Когда Василий, ругаясь самыми черными словами, укатил прочь на своем бульдозере, Фрося опустилась на обломки кирпичей, заплакала.
— Не уберегла я печку, не уберегла. Мамушка, родненькая, ты уж прости меня, горькую…
Она плакала и плакала, не могла успокоиться, хоть дед Степочка и утешал ее:
— Не плачь. Не убивайся. Старое и должно умирать. Чтоб новому жизнь дать. А ты… воспари душой! Над сутолокой всей жизни — воспари! Мать не сумела себя превозмочь, так хоть ты… Не заковывай сердце в кандалы. Дай душе воспарить — Фросюшка…
— И воспарю! — все еще плача, пообещала деду Степочке Фрося. — Воспарю…
Подходило к концу лето, листья на деревьях стали уже понемногу желтеть. Зато в саду налились и созрели яблоки, груши, вишни и сливы. Правда, собирать их было некому, и они обреченно падали в траву, никому не нужные.