Во главе кортежа ехал Жакар и смотрел прямо перед собой. Овид в эту ночь окривел и видел не лучше, чем во время снежной бури. Феликс до сих пор чувствовал на плечах тяжесть раненых, которых носил всю ночь. Блез де Френель взгромоздился на верного мула, положив забинтованные руки на привязанный впереди чемодан. Сломанная нога Гийома Лебеля повисла рядом со стременем. Мысленно он снова и снова разыгрывал шахматную партию, но король в ней всякий раз исчезал, а королева оставалась одна среди черных и белых клеток.
Копыта лошадей скользили. Колеса кареты подскакивали на рытвинах. Вечерело. Зима брала свое. Земля вертелась по-прежнему. Но для всех, кто ехал во дворец, все застыло, повисло в воздухе.
После вчерашнего набата во дворец никто не привез вестей. Там не знали об исчезновении короля, о кошмарах ночи. Клеман де Френель благодаря подзорной трубе первым понял, что произошло. Задолго до того, как карета въехала на мост через Верную, он увидел, как в ночи движутся факелы, освещая раненых, перекинутых через седла лошадей.
Клеман отложил подзорную трубу и склонился над столом. Гадальные карты легли крестом, в центре которого осталось пустое место. Клеман сидел и смотрел на крест. Он узнал все, что хотел узнать: кортеж возвращался без короля. Ему больше никогда не увидеть Тибо. Клеман, едва касаясь карт тонкими пальцами, собрал колоду и спрятал в ящик стола. Потом вопреки обыкновению сам спустился вниз и предупредил Манфреда.
Ночью после возвращения кортежа во дворце воцарился хаос. Эма сидела одна у себя в покоях, глядя на тлеющие угли. На рассвете забылась тяжелым сном. Утром королеву пришел навестить Лукас и увидел, что она лежит на диване, свернувшись калачиком, под шалью, которая сползала на пол. В комнате было холодно, он стал расшевеливать угли кочергой.
– Есть новости о Тибо? – спросила Эма едва слышно.
– Нет, госпожа.
Лукас посмотрел на Эму: она будто состарилась на десять лет.
– Как остальные? Как Овид?
– Овид лишился глаза, госпожа. Он вместе со всеми в бальной зале, которую превратили в лазарет.
– Ты всю ночь ухаживал за ранеными?
– Да, госпожа.
– Не называй меня госпожой.
– Хорошо, я не буду.
– Как Эпиналь?
– Конюх о нем позаботится.
Лукас открыл ставни. Жадное солнце хлынуло в комнату, заиграло на хрустале и серебре накрытого стола, осветило углы, показав, насколько пусты покои. На столе стоял всего один прибор, в вазе была одна роза. Мадлен позаботилась о завтраке, но забыла развести огонь в камине.
– Уже поздно?
Лукас не ответил, подкатил столик к дивану, снял серебряные крышки.