— Несчастный случай, — с трудом произнёс Никита. — Он погиб, но не как вор, а как нормальный честный гражданин.
Она отшатнулась и начала выть, тонко по-бабьи, и от этого стало жутко…
… Никита сидел на берегу моря. Наступила ночь, луна окрасилась в кровавые тени. На душе было неспокойно и гадостно.
— Что такой смурной? — рядом присел Аскольд и бросил в воду жменю мелких голышей. Они, вспыхивая, исчезли радостным фейерверком в тёмной пучине моря.
— Медведь вновь полакомился человечиной. Так больше терпеть невозможно. Его надо убить.
— Что ж, проведём разведку с боем. Засиделся я в лагере, — согласился Аскольд и ободряюще похлопал Никиту по плечам. — Не переживай так… а той бабе будет наука. Я б отстегал её по голой жопе, чтоб впредь умнее была.
— Ей и так досталось, — Никита зачерпнул гальку, швырнул в воду и принялся наблюдать, как в глубине расцветают огненные пятна.
Утром, когда ночных сверчков сменили трескучие кузнечики, Никита, Аскольд, Семён, охотник Прелый и его молодой товарищ Ефим, поднялись на плато и по свежей росе побрели в сторону гигантского леса. Никита заранее нацепил тетиву на мощный лук, за пояс заткнул обсидиановый клинок. Семён положил на плечо свою уродливую дубину. Аскольд, помимо топора на длинной рукоятке, имел лук и нож с широким обсидиановым лезвием. Сибиряки держали в руках тяжёлые копья.
На плато Никита остановил группу у тропы, по которой прошлый раз так неблагоразумно пошли и угодили в логово зверя. Его неприятно удивило то, что она приблизилась прямо к обрывам, о чём наличествовало полёгшая под брюхом медведя сочная трава. Он прислушался. Кровь быстрее побежала по венам. Все чувства обострились. Из глубины души выползла непонятная сила, будоражащая сознание. Никита вновь ощутил множество запахов. Благоухала мята, приятно пахло свежестью лимонника, горечью бессмертника, мёдом диких пчёл, навозом копытных и внезапно до его ноздрей донёсся гнилостный, смрадный запах мертвечины. Волоски на теле вмиг приняли боевую стойку, мурашки поползли по телу, словно большие африканские сороконожки, а рот наполнился вязкой слюной.
— Туда нельзя, — Никита с трудом пошевелил языком в пересохшей гортани.
— Он здесь? — встрепенулся Аскольд.
— Там труп. Медведь может быть где угодно.
— Нас много, завалим? — с сомнением произнёс Аскольд.
— Не сейчас, в траве у него преимущество. Надо устроить ему в лесу ловушку.
— Тоже верно, — глубокомысленно кивнул Прелый, настороженно вглядываясь в густые заросли.
— Надо уходить, — без особого страха высказался худощавый Ефим.
— Давно хотел погулять в лесу, — усмехнулся Аскольд.