— Конечно, — мягко продолжал Рекко, который давно уже не подходил к Наполеоне с общими мерками, — хорошо, когда у человека есть в жизни цель… Плохо другое! Ты слишком часто огорчаешь своих родителей!
Вот тут-то с полнейшим равнодушием внимавший аббату Наполеоне и выдал то, отчего в классе установилась неловкая тишина.
— Мой отец, — холодно произнес он, — тоже сильно огорчил меня тем, что предал дело Паоли и служит нашим завоевателям! На его месте, — добил он бедного аббата, — я бы погиб в бою, но не сдался!
Добрый священник был потрясен этим откровением, но куда больше его поразило не столько само признание, сколько тот мрачный огонь, который горел в устремленных на него глазах мальчика.
Отвечать он не стал. Слишком щекотлива была тема для ее обсуждения с детьми. Свободолюбивые и гордые корсиканцы ненавидели как завоевателей, так и тех своих соотечествеников, которые служили французам.
Наполеоне приходилсь в этом отношении хуже других. Он был сыном не только бывшего секретаря почитаемого всеми Паоли, но и автором знаменитой на всю Корсику присяги, в которой призывал патриотов умереть, но не сдаваться. Правда, сам он почему-то не умер и сдалася.
В глубине души Рекко и сам недолюбливал завоевателей, но в силу своего мягкого характера никогда не высказывал крамольных мыслей. Беседовать же на подобные темы в школе он считал занятием даже не столько опасным, сколько не этичным. Потому и решил отвлечь детей от слишком печальной для корсиканцев темы, предложив поиграть в войну.
Ребята, которым надоело чистописание, с великой радостью откликнулись на его призыв. Как всегда, Рекко разделил детей на «римлян» и «карфагенян», их командирами он назначил братьев Буонапарте.
— И какая у нас будет битва? — спросил Наполеоне.
— Выбирайте сами! — ответил аббат.
— При Каннах! — закричали «карфагеняне».
— При Зама! — запростетсовали «римляне».
Рекко улыбнулся. Все правильно, Канны — это слава Ганнибала и позор римлян, и, наоборот, Зама — сокрушительное поражение Карфагена, навсегда потерявшего возможность противостоять Риму.
— Хорошо, — сказал он, — пусть будет Зама!
Но не тут-то было! Наполеоне наотрез отказался командовать потерпевшей много веков тому назад поражение армией, и напрасно аббат убеждал маленького упрямца, что выступать в роли Ганнибала даже при Зама не позорно и что, как полководец, он был на голову выше многих римских военначальников.
— Ладно, — безнадежно махнул рукой аббат, — давайте бросим жребий! Согласен?
— Бросайте, — пожал плечами Наполеоне, — но своего мнения я не изменю!