У проходной Женьки Доброва уже не оказалось. Я обрадовался своему опозданию и побрел в роту через стадион. На нем никого не было, а в уголке я увидел супружескую чету Добровых.
Рядом с Женькой на скамейке сидела птичка. Иначе я ее и не мог бы назвать. Что-то хрупкое и вихрастое. Взъерошенный воробышек, который вертел головкой, взмахивал крылышками-ручками, вытаскивая из чемоданчика сверточки и пакетики, и сыпал, сыпал звонким, переливчатым щебетом.
Женька, загипнотизированный, очарованный, смотрел на воробышка, как на великое чудо. Он был на седьмом небе. Наверное, так выглядят все праведники в раю.
Заметив меня, Женька с блаженной улыбкой позвал:
- Саша, познакомься. Это моя Людочка!
Людочка вспорхнула, протянула мне руку и спросила:
- Вы Женин товарищ?
- Один из них, - ответил я и присел на траву. Как-то вдруг мне захотелось остаться с ними.
Тоненькая девочка с глазами большими и светлыми, наполненными радостью полнее, чем океаны водой, обрушила на нашего Женьку столько счастья, что радостные брызги солнечными пятнами рассыпались вокруг, и на меня немножко попало. Как будто долгие месяцы их разлуки, с тех пор как муж ее назвался солдатом, она копила, собирала эту радость и теперь выплескивала ее всю разом.
Женька сунул мне горсть конфет, а я продолжал сидеть. Мне еще не приходилось видеть, чтобы два человека были так счастливы тем, что смотрят друг на друга. Наконец я сообразил, что они будут еще счастливее без свидетелей, и ушел.
Рота набросилась на меня, как на последнюю спортивную сводку.
- Ну, какая?
Я растерянно пожал плечами, не зная, как рассказать ребятам, что на пустом стадионе, на лавочке, рядом с нашим Женькой сидит пучок солнечных лучей в пестрой юбке и крохотной кофточке.
- Ничего особенного? - подсказал Самохвалов.
Я вспомнил Людочкины глаза, лучистые, какие-то многогранные, как алмазы, почему-то подумал, что беленькая кофточка ее сшита, пожалуй, из двух носовых платков, и сказал, вернее, выдохнул:
- Особенная!
Андрей Косырев положил руку на мое плечо и заключил:
- Готов. С первого взгляда. Но верить можно!
Вечером наши мнения разделились, правда, не надолго, на несколько минут.
Возле солдатского клуба, перед началом киносеанса почти вся рота, кроме наряда, была представлена Людмиле Добровой. Каждому из нас, как принцесса на приеме дипломатов, пожала она руку, каждому лучистой, веселой соринкой попал в глаза ее радостный взгляд, да так и остался там на весь вечер.
Мы, разборчивые, искушенные холостяки, забыли о мерах и эталонах, которые солдаты применяют к девушкам. Что греха таить? Ведь любую, пройди она мимо, оглядим, присвистнем и выскажемся. Иная робкая, застенчивая идет на виду у целого взвода ни жива ни мертва. Глаза в землю, ступает, как по лезвию бритвы, сгорает на корню. А если рота стоит "вольно"? Тут уж что и говорить! Каждый старается показать, какой он умник и знаток женской красоты.