В следующие несколько недель мы ежедневно вступали в подобные этой стычки. Нам приходилось постоянно отражать атаки: слева, справа, с фронта, с тыла. Мы напоминали армию крестоносцев, на которую со всех сторон нападают воины Аллаха. Мы перестали отличать день от ночи. Как только выдавалась передышка между боями, мы проваливались в мертвый сон. Где же все-таки пределы человеческой выносливости? Мы думали, что нас прикончит грязь, потом снег. Теперь мы спрашивали себя, сколько времени еще сможем драться вот так, без сна и еды. Кристианса снова ранили. Вилли, моего бывшего водителя, убили. Ауфлича разорвало на куски 76-миллиметровым снарядом. Убиты шесть командиров батальона, командовавший дивизией генерал тяжело ранен[46]. Люфтваффе нам больше не помогали, потому что все их силы были срочно переброшены на Дон, к Сталинграду. Приходилось держаться, обходясь своими силами. От удержания нами наших позиций зависел успех наших товарищей на юге.
Вечером 25 июля пришел мой черед платить. Мы подошли к деревне Большая Верейка, расположенной неподалеку от западного берега Дона, севернее Воронежа, двумя днями ранее взятого соседней дивизией. Мы выбили из нее русских и расположились на ночь в избах, которые они нам оставили. Горн попросил меня посмотреть с холмов, подтянулись ли остальные наши роты. Возвращаясь на КП, я вдруг увидел цепочку из восьми Т-34, стоящих на противоположном холме. Они явно намеревались атаковать нас. Горн их уже заметил.
– Мы ничего против них сделать не сможем, если они атакуют по-настоящему, – сказал он мне. – Нам нужны «Штуки». Идите, Кагенек, отправьте радиограмму в дивизию. Возможно, у них еще осталось несколько, для нас.
Я схватил блокнот для радиосообщений и стал писать.
«К-59 9-й танковой. Срочно просим поддержки „Штуками“ на лужайке южнее Большой Верейки…»
Окончание текста так никогда и не было написано. 76-миллиметровый снаряд, первый из выпущенных головным Т-34 по холму, разорвался на краю воронки, в которой мы укрывались. Горна и одного фельдфебеля не задело, а я получил порцию осколков в спину. Один вошел мне в тело под правым ухом, сломал челюсть и выбил зубы на правой стороне. Я, словно получивший нокаут боксер, сполз по стене воронки, а из меня, как пишут в таких случаях, «хлестала» кровь. Горн, переживший войну, рассказал мне это через двадцать лет, в Мюнхене.
Он вылез из воронки и пошел прямо на русские танки, пытаясь убедить, что они стреляли по своим. Русские действительно прекратили огонь. Тем временем двое наших, прибывших на место, вытащили меня и положили в машину.