С точки зрения Будды, между людьми и машинами не может быть отношения раба и господина. Человек достигает достоинства не тогда, когда подчиняет себе свои механические изобретения, а когда признает в машинах и роботах ту же природу Будды, что пронизывает и его внутреннее Я. Только тогда он приобретает способность конструировать хорошие машины и управлять ими, преследуя благие цели. Таким образом достигается гармония людей и машин [Mori, 1974, p. 179–180].
С точки зрения Мори, не существует иерархического отношения между людьми и роботами: машины и люди сделаны из «одной и то же природы Будды». Но являются ли машины одушевленными? Культурные установки играют ключевую роль в рецепции и разработке машин и передового искусственного интеллекта, поэтому, если на Западе роботы традиционно представлялись в качестве нового «другого», способного взбунтоваться и захватить мир, о чем говорят, в частности, голем в еврейском фольклоре или «Франкенштейн» Мэри Шелли [Шелли, 2020], в Японии они принимают участие в духовном поиске. Возможно, сегодня эта тенденция меняется, ведь мы наблюдаем развитие интимного восприятия технологических устройств в странах, у которых не было традиции анимизма. Так, в США громкие дискуссии об угрозе со стороны ИИ поляризовали общественное мнение, поддержав растущий страх перед роботами, однако повседневное взаимодействие с технологиями говорит о совершенно иной истории, выявляя близость и узы, указывающие на возможное появление «технологического анимизма» [Richardson, 2018]. Например, привязанность к сотовым телефонам стала настолько сильной, что был предложен неологизм «номофобия»[243] (от «no-mobile-phone phobia», «фобия отсутствия мобильного телефона»; см.: [Yildirim, 2014]), обозначающий страх остаться без мобильного телефона. Если у взрослых все чаще встречаются чувства привязанности к техническим объектам[244], то дети уже признали экзистенциальное достоинство машин, которое не ограничивается утилитарными оценками. Как показали другие исследования, «значительная часть детей приписывает когнитивные, поведенческие и особенно аффективные качества роботам» [Beran et al., 2011, p. 1]. С транскультурной точки зрения анимизм присутствует в восприятии любых младенцев, пытающихся провести различие между живым и неодушевленным: дети часто относят различные предметы к категории живых существ – на эту склонность указал еще Жан Пиаже в своей новаторской работе о детском развитии [Piaget, 1929]. Впоследствии она получила название «детского анимизма» [Klingensmith, 1953]. Соответственно, мы можем сделать вывод, что непроницаемая граница между органическим и неорганическим, биологическим и искусственным, физическим и виртуальным, установленная в западной гегемонной традиции, радикально оспаривалась не только разными точками зрения и разными возрастными группами, но и, говоря в целом, современным развитием, достигнутым в таких областях, как искусственный интеллект, робототехника и виртуальная реальность.