Это значит, что «жизнь» является понятием, зависимым от культуры, а потому его нельзя считать априорным. С одной стороны, понятие «жизни» шире понятия «человека» (люди включаются в него, его при этом не исчерпывая); с другой – понятие человека предшествует понятию жизни: «жизнь» – это человеческое понятие, созданное людьми с целью определения своего собственного места в мире в целом; это понятие, зависящее от определенного вида и основанное на изменчивых канонах, причем оно может быть совершенно разным в разных культурах и в разные эпохи. Например, можно с уверенностью утверждать, что большинство взрослых, живущих в настоящее время в Нью-Йорке, в условиях «глокализации», посчитали бы бабочку живой, а сотовый телефон – неодушевленным предметом. Но окончателен ли такой ответ? Важно подчеркнуть специфику приведенного примера (в котором используются такие уточняющие термины, как «взрослые», «в настоящее время», «глокализация»[239]), чтобы не впасть в ошибочные обобщения. Анимизм[240], который и сегодня практикуется в самых разных обществах, означает представление об одушевленности материи как таковой или же о присутствии духа или души во всякой вещи, включая неодушевленные предметы. Поскольку он не проводит различия между живым и неживым[241], постчеловеческое обсуждение «жизни» способно извлечь из него ряд ценных идей.
Почему анимизм важен? Чтобы ответить на этот вопрос, нам надо отвлечься от западной гегемонной точки зрения и рассмотреть другие генеалогии. В самом деле, постгуманистическая методология не должна поддерживаться традициями мысли, которые были основаны на исключениях, или же потворствовать гегемонным или, наоборот, сопротивленческим эссенциалистским нарративам [Ferrando, 2012]. Она должна оставаться динамичной и изменчивой, поддерживая плюралистические эпистемологические концепции, чтобы двигаться к более широким подходам, согласующимся с постчеловеческой онтологией, радикально оспаривающей сами таксономические границы «жизни». Приведем несколько примеров, имеющих отношение к нашему разговору. В 2010 году в Японии прошла первая свадьба, проведенная священником-роботом. Нахо Китано в своей статье «Анимизм, ринри и модерниазция: основа японской робототехники» [Kitano, 2007] связывает такую открытость к духовному смыслу роботов в Японии с анимистской составляющей синтоизма. Еще в 1974 году Масахиро Мори, один из первых японских создателей роботов, прославившийся тем, что придумал понятие «зловещей долины» [Mori, 1970][242], в своей книге «Будда в роботе» изобразил роботов в качестве духовных существ, способных достичь просветления: