.
Сам Гюстав Эйфель не уставал подчеркивать не только символическое, но и в высшей степени практическое значение башни для науки. Он видел перед собой уникальную исследовательскую лабораторию на высоте 300 метров. Там можно было бы проводить метеорологические и астрономические наблюдения, различные физические эксперименты и, разумеется, исследовать ветра. Польза для человечества являлась в его глазах важнейшим аргументом, почему башню не следовало сносить через двадцать лет>47.
Именно там, в атмосфере современного научного прогресса, и хотел бы находиться Альфред Нобель. Но той весной он испытывал еще большую подавленность, чем обычно. «Эти проклятые взрывчатые вещества, которые в лучшем случае можно рассматривать как примитивное орудие убийства, мешают мне создавать многое другое, имеющее большой промышленный и научный интерес», – жаловался он в письме Аларику Лидбеку. В разгар всемирной выставки он со многими поделился своим разочарованием: «Мне хотелось бы иметь целый год, чтобы восстановить силы и заниматься наукой только ради удовольствия, а не ради коммерческой выгоды. Когда же настанет этот золотой век, одному Богу известно»>48.
Более тридцати миллионов человек успели посетить всемирную выставку до ее закрытия в октябре. Если по силе притяжения что-то и могло сравниться с Эйфелевой башней, то разве что павильон, где отец электрической лампочки американец Томас Алва Эдисон демонстрировал свое последнее изобретение – фонограф (предшественник проигрывателя для пластинок). Стенд Эдисона легко было найти. Он имел форму гигантской световой инсталляции с электрическими лампочками всех размеров и цветов. Электрическое освещение по-прежнему оставалось роскошью, доступной немногим. Альфред Нобель оказался в авангарде, в 1889 году он установил в своем доме на авеню Малакофф первые электрические лампочки.
Среди этого моря света Эдисона красовались двадцать пять экземпляров последнего чуда американского изобретателя: деревянных ящиков с покрытыми воском цилиндрами, которые могли записывать звуки. Ближе к осени сам знаменитый Эдисон прибыл в Париж, чтобы лично продемонстрировать их. На самом деле он изобрел этот прибор еще несколькими годами ранее, но к всемирной выставке сумел довести его до состояния вполне рабочего диктофона. Посетители отстаивали длиннющие очереди, чтобы за небольшую плату сказать несколько слов, а потом услышать, как звучит их собственный голос.
Альфред Нобель замечал и размышлял. Несколько лет спустя как один из последних своих проектов он изучит конструкцию Эдисона и создаст эскиз его улучшения – фонограф, который, в отличие от эдисоновского, «передает звук чисто и без помех»