.
Альфред Нобель не был одинок в употреблении в повседневно жизни таких выражений, как «еврейская рента» и «еврейские банкиры».
Был ли просвещенный Альфред Нобель антисемитом? Этим вопросом приходится заняться, поскольку в его письмах встречается ряд высказываний, в первую очередь в переписке между братьями, по поводу которых я усомнилась, стоит ли их цитировать в книге. Сюда относятся многочисленные выпады Людвига-старшего в отношении «евреев» Ротшильдов в нефтяной промышленности или, например, письмо Роберта сыну Яльмару в 1886 году: «Чем ближе я узнаю евреев, тем дальше от них хочется держаться; не зря их считают паразитами». Сюда же относится и манера Альфреда раз за разом отвергать Софи как носительницу недостойных «израильских» качеств. Мне удалось также обнаружить письмо, в котором Альфред пишет, что Господь Бог, пожалуй, «полюбил евреев», потому что они «ближе к животным». Пусть он и добавил: «Мнение, возможно, и не совсем мое, но я пишу это, чтобы порадовать сердце Роберта, недолюбливающего жидов»>58.
Антисемитских маркеров не так и много. Хотя я и просмотрела бóльшую часть из десятков тысяч сохранившихся копий писем Альфреда, таковых я обнаружила чуть больше двадцати. Даже и одного было бы достаточно, но как теперь все это интерпретировать?
Я звоню доценту Уппсальского университета историку Ларсу Андерссону, написавшему диссертацию по антисемитским стереотипам той эпохи. Когда я зачитываю ему цитаты, Ларс Андерссон не сильно удивляется. Он объясняет, что антисемитские высказывания, от которых нас передергивает сегодня, например, когда они исходят от братьев Нобель, в 1890-х годах не воспринимались так остро.
«Это считалось частью нормы. Существовал своего рода салонный антисемитизм, когда говорили много всякого-разного, и это не считалось зазорным. Даже либералы и социал-демократы порой выдавали грубые антисемитские комментарии, да, до самых 1920-х. И только когда начал широко распространяться нацизм, это стало неприемлемым».
По словам Ларса Андерссона, ведущие евреи того времени предпочитали молчать и страдать втихомолку. Им случалось даже получать письма от друзей и коллег с антисемитскими комментариями, что не считалось странным и не рассматривалось как основание для разрыва отношений.
«Конечно же сейчас нам кажется совершенно немыслимым, что столь многие выдающиеся личности того времени, столь оригинально и независимо мыслящие в других вопросах, вели себя так невероятно банально и непродуманно при выборе образа врага».
Только что Альфреду выпало сомнительное удовольствие познакомиться еще с одним любовником Софи. В память о предыдущем он назвал его Хебентанц № 2. На этот раз Софи во всем созналась. Письменно. Альфред пришел в ярость. «Зачем же Ты опять используешь глупую банальную ложь, чтобы все объяснить мне, тому, кто так добр ко всем. Я не упрекаю Тебя ни в чем более, кроме этой глупейшей лжи и что Ты с дьявольским усердием стремишься сделать меня посмешищем для всего света». То, что она к тому же представила любовника Альфреду, «свидетельствует о такой низости, что я порой начинаю сожалеть о том, что сделал для Тебя»