Всякий раз, когда вспоминаю об этом давнем поступке, меня мучают угрызения совести. С одной стороны, посещение чужой бахчи по нашим тогдашним понятиям не считалось преступлением. Наоборот, — даже проявлением некого молодечества. Добавьте сюда 20 километров, пройденных по раскаленной горячим августовским солнцем степи без единой капли воды. В общем, понятно. Но с другой стороны, ведь это шел комсомольский актив, а заводилами стали руководители комсомольской организации. И если учесть, что на обратном пути нас поджидал сторож с собакой и пришлось с ним объясняться, то получается совсем нехорошо. Во всяком случае мы никому и никогда об этом «подвиге» не рассказывали. Но что поделаешь, так было.
К Дону мы подошли торжественно, с тихими восклицаниями радости от встречи с великой рекой. И мы действительно «испили» донской водички, кто при помощи кепки, кто — стаканчиком, а кто просто ладошкой. А потом перебрались на правую пойменную сторону и там расположились отдыхать. Мы с Никоном осуществили давно задуманное: переплыли Дон и вернулись вплавь обратно, заслужив похвалу и упреки от Вали и Ларисы. Правда, на середине реки, когда мы возвращались, судорога потянула мою правую ногу. Я тихо сказал об этом Никону, он подплыл ко мне, я расслабился, и судорога ушла. День прошел великолепно. Купались, загорали, играли в волейбол. К вечеру тронулись домой. Обратный путь оказался куда тяжелее, многие заночевали в стогах сена перед Котельниково. Но все обошлось благополучно. Мы были счастливы.
До начала учебного года наша компания выбралась в ближайшую степь. Девчата собрали чудесный букет осенних цветов, Никон тут же сделал его зарисовку в альбоме, Валя позже откликнулась стихами: «Теперь под снегом укрыты склоны тех холмов, где мы бродили поздним летом. Давно уж нет и тех цветов. Но ты рукою своей смелой бумаге передал цветы, и лист альбома пожелтелый рождает прежние мечты...» А вечером мы смотрели кинофильм «Большой вальс» с несравненной Милицей Корьюс в главной роли. Я уж не говорю о наших эстетствующих девочках, но и мы, грубоватые мальчишки из рабочего поселка, не скрывали своего восторга и восхищения чудесной музыкой Штрауса, прекрасным пением актрисы, сценами полузапретной любви.
А дня через два-три мы все вместе стали читать в железнодорожном скверике рядом со школой только что опубликованную в «Новом мире» долгожданную восьмую, заключительную часть «Тихого Дона». Но некоторые слишком откровенные места заставили нас прекратить совместное чтение, мы все же заглянули в самый конец и ахнули: что же теперь будет с Григорием?! Кто-то из девочек предположил, что все-таки он останется жив, ведь он воевал в Красной Армии и заслужил прощение. Мы, парни, были более суровы: Григорий был одним из руководителей восстания в тылу Красной Армии, и такое вряд ли простится. Жалко было Григория, Аксинью. Невольно сопоставляли отношения Карлы Донер и Штрауса с отношениями между Аксиньей и Григорием: при всех глубоких различиях виделось и что-то общее. Хотя мы были и начитаны о суровости классовой борьбы, но все же жестокость и беспощадность жизни поражала. Знаю, что, читая раздельно окончание четвертого тома, не раз втихомолку утирали слезы над трагическими и прекрасными страницами. Наталья под грозовым небом молит бога покарать Григория; Ильинична тоскующе вглядывается вдаль, ожидая сына; смерть и похороны Аксиньи, Григорий, стоящий на коленях возле могилы, черное небо над ним и ослепительно сияющий черный диск солнца; последняя встреча с Мишаткой — все, что осталось у него в жизни.