Но пока дело это двигалось, нас постигло тяжелое горе — скоропостижно скончалась Валя Доценко. Я вбегаю к ним в квартиру и подхожу к ней. Мать рассказывает: стирала, несколько раз выходила разгоряченная вывешивать белье. Сейчас не говорит, но слышит, не двигается правая рука и левая нога. Менингит. Смотрю на нее: расслабленные косы поверх простыни, в глазах виноватая улыбка, лицо бледное, усталое. Я рассказываю о переменах, которые происходят со мной, она кивает. Бываю у нее каждый день, положение ухудшается. Через три дня ее не стало. Было ей 17 лет. На похороны пришли друзья, соученики, кто-то из госпиталя. В полной тишине прозвучали слова девушки из райкома комсомола: прощай, Валя, мы будем помнить тебя. В воздухе кружились белые хлопья апрельского снега.
А меня не оставляет воспоминание о нашем летнем разговоре и ее предчувствии кончины. Когда я работал над книгой, Мария в одном из писем рассказала об истории, которая пролила свет на некоторые загадки. Я знал, что отец Вали с ними не живет и алиментов не платит. Мария же сама слышала, как некоторые «бдительные» педагоги упрекали директора школы в том, что он пригрел в школе члена семьи врага народа. Имелась в виду Мария Андреевна, мать Вали. А если это так и если Валентина знала об этом, тогда все становится понятным. Ее тревоги, ее метания, ее конфликтность с миром, ее мрачные предчувствия.
В апреле провожали многих девчат, в том числе Марию в противовоздушные войска. В клубе отъезжающим устроили торжественные проводы. Девчонки, выступая, клялись умереть за Родину. Лишь Мария сказала, что обязательно вернется, чтобы увидеть нас всех! Присутствовавший на проводах генерал-полковник Ока Городовиков пожал Марии руку и сказал: я верю, вы вернетесь! Еще раньше в армию ушел Николай Козлов. А я без раскачки включился в работу политотдела МТС. Мне передали директорского жеребца по кличке «Цыган», и я закружился по колхозам и тракторным отрядам. На тракторы садилась совсем зеленая молодежь, только что окончившая курсы трактористов. У всех было немало проблем, особенно связанных с запасными частями, ремонтом машин. По дороге из Семичного в Верхнюю Васильевку заехал на молочно-товарную ферму, где заведующей была симпатичная молодая женщина Валя. Здесь состоялся интересный разговор о первомайском приказе Сталина, в котором речь шла о том, чтобы сделать 42-й год годом окончательного разгрома немецко-фашистских войск и освобождения советской земли. Автор приказа, видимо, рассчитывал на то, что он вдохновит сограждан столь оптимистическим заявлением. Доярки сомневались на этот счет: пропустить немца за год до Дона можно, а вот изгнать за полгода — это вряд ли... В свои 19 лет я понимал, что мне критиковать товарища Сталина не положено, но и не прислушаться к здравому голосу женщин было невозможно. Поэтому мне оставалось сказать: посмотрим.