— Если бы мне нужна была компания, я бы поехал с мужиками порыбачить.
— Зачем же тогда вы здесь?
— Затем, что ты чувствуешь себя так же плохо, как выглядишь. Где у тебя чайник?
— А что?
— Да ничего. Ты усаживайся, я сам всё приготовлю.
— Мы будем пить чай?
— Я — так точно. А ты будешь рассказывать…
— Рассказывать? Но о чём?
— Обо всём, что с тобой происходит.
И знаете, что? Я рассказываю. Всё как есть. Не щадя себя и не пытаясь произвести впечатление. Следуя за ним, за каждым его вопросом, смысл которых мне не всегда понятен. Я не понимала, как мне нужно высказаться, пока Гройсман не предоставил мне такую возможность. Когда я замолкаю, окончательно измученная, в комнате становится совсем темно. Почему-то никто из нас не додумался включить свет. А может, не захотел, понимая, что в темноте гораздо легче выворачивать душу.
— Не понимаю, зачем вы со мной возитесь.
— Вдруг ты мне нравишься?
— Может быть. Но вы также понимаете, что это ни к чему не приведёт.
— На чем основаны такие выводы? — как будто бы оживляется Давид Ефимович.
— На том, что со мной всё сложно, а вам это даром не нужно.
— Выходит, не я один психолог?
— Выходит так, — мой голос совсем слаб.
— Но дружбу-то никто не отменял, помнишь?
— Так мы друзья?
— Почему нет? Раз уж ты настолько неудобна для необременительных отношений.
Вымучиваю из себя улыбку в ответ на его подкол.
— Тогда ладно.
— Ну, раз мы всё решили, я, пожалуй, пойду. И, кстати, твой гинеколог прав. Тебе лучше бы тебе лечь в больницу.
— Ничего со мной не будет. Я сильная.
— Как ты знаешь, и сталь ломается.
Гройсман уходит, велев мне напоследок звонить, если почувствую себя хуже. Я послушно киваю, хотя знаю, что вряд ли на это пойду.
Ближе к ночи из больницы возвращается Олег. Я с тревогой, как пугливый заяц, вслушиваюсь в тишину, но, слава богу, ему хватает ума не трогать меня сейчас. Бессонная ночь сменяется серым туманным утром. Ночь в душе не рассеивает ни-че-го. Я спускаю ноги с кровати. Смотрю на алый педикюр — где-то я вычитала, что когда всё вокруг рушится, важно держаться заведённых ритуалов. Педикюр раз в месяц, маникюр — два, и спортзал трижды в неделю.
— Саш, я приготовил омлет!
Не уверена, что смогу съесть хоть кусочек, но, придерживаясь выбранной роли, с благодарностью киваю.
— Спасибо. Я только умоюсь.
Встаю. Спазм прошивает поясницу, я не могу сдержать болезненного стона.
— Эй! Ты в порядке?
Нет. Во мне погибает твой ребёнок.
— Да.
Я, наверное, могла попробовать его сохранить… Но, во-первых, он вряд ли имеет право на жизнь. А во-вторых, никто мне не позволит иметь и то, и другое. И Котьку, и малыша, имени которому я не придумаю. Не знаю, почему во мне живёт абсолютная уверенность в этом.