— Вот же ты циничный ублюдок! Рядом с Мэтисом хоть не чувствуешь себя куском дерьма.
— Да, и поэтому каждый раз пропускаешь удар. Я, по крайней мере, честен. Я не знал твоего сына, но все, что ты рассказываешь о нем, мне нравится. Я сам потерял близкого человека, но осознал это, только потеряв его. И в лес за Джо Виком я отправился не потому, что он угрожал моим любимым, а потому, что он убил кого-то, кого я мог полюбить. Я знаю не понаслышке, что такое вина и что такое боль. Единственное, чем я спасаюсь, — честность. Иногда — агрессивная честность.
Вильям хочет что-то сказать, но я не даю.
— Я мог бы соврать тебе, что прошлое неважно. Но нет, еще как важно. Ты прекрасно понимаешь, что твоя жена играла с огнем. Не мне ее судить. И не мне прощать тебя или заставлять раскаиваться. Единственное чудовище, с которым я собираюсь бороться, — похититель мальчика. И не только потому, что он сделал с Крисом, а потому, что он может это делать снова и снова, пока его не поймали.
— А его, скорее всего, не поймали.
Я киваю, соглашаясь.
— Скорее всего. Как действовать вне зоны интереса полицейских, он сообразил. И вот этим я как раз планирую заняться. Корман с какого-то перепуга выдал мне пачку дел пропавших детей. Я думаю, он подозревает, что что-то тут нечисто. А я, в свою очередь, подозреваю, что похититель прекрасно понимает, где у Кормана и его коллег слепое пятно.
— Такие, как мы.
— Да. Невидимки.
Вильям делает большой глоток пива и смотрит на меня.
— И все-таки ты меня осуждаешь.
— Я собираюсь выяснить, что стало с твоим сыном. Какая разница, что я при этом думаю.
— Все, что я хочу сказать: Мэтис — не дурак. Совсем не дурак. И нам достаточно просто спросить.
— Знаешь, лично я впредь планирую держаться от него подальше.
— Хочешь сказать, на тебя его харизма не действует?
— Еще как действует, в этом-то и проблема. Он мне нравится. А вот мои мозги говорят: это же очевидно. Мэтис преступник и…
— Я тоже, получается, преступник.
— Но не детоубийца, — я поднимаю бутылку. — Все, давай заканчивать и двигать домой.