Дома Зенек обычно усаживался у окна и подолгу думал. Сколько надежд возлагалось на освобождение — и все понапрасну… Где санаторий Генека? Где обещанные Матеушем школы? Ему объясняли, что война еще не закончилась, что сражается Варшава и фронт остановился на Висле. Он вроде бы и понимал, но в душе считал, что все должно было бы быть иначе.
Осенью приступили к разделу земли — к земельной реформе, как это называли. Он смотрел на лихорадочную суету вокруг, но она его не волновала. По вечерам забегал возбужденный Генек и рассказывал, сколько гектаров земли и где уже разделили. Зенек слушал его без интереса.
Однажды поздно вечером его вызвал во двор Бенек.
— Ты не сдал оружие? — спросил он приглушенным шепотом.
— Нет.
— Я тоже. Еще повоюем!
— С кем? — удивленно спросил Зенек.
— Как это с кем? С коммуной! Не видишь, что ли, на место одних пришли другие?
— Глупости болтаешь!
— Нет, не глупости! Думаешь, все сдали оружие? Только для виду, так, мелочь всякую, а остальное припрятали. Я сам видел. Пойдешь с нами?
— Куда?
— В лес. Там создается отряд. Меня уже в него приняли и даже повысили в звании. Теперь я сержант, как и ты. Пойдешь?
— Нет.
— Почему?
— Не хочу стрелять в поляков.
— А разве большевики поляки?
— Набили тебе мозги всяким дерьмом, Бенек, вот и болтаешь глупости.
— Тогда почему же ты не сдал оружие?
— Потому, что мне так хотелось.
— Не сдал оружие и бороться не хочешь? Как же так?
— А вот так.
— Ведь ты теперь тоже нелегальный!
— Почему нелегальный?.. По лесам не шатаюсь, живу в своей деревне.
Бенек недоверчиво качал рыжей головой и подозрительно смотрел на товарища. Он ничего не понимал. Впрочем, и сам Зенек не все понимал. Он не мог даже самому себе объяснить, почему он не сдал оружие, почему не легализовался вместе со всеми. Он не раз встречал Матеуша, и каждый раз тот настойчиво уговаривал его сдать оружие.
— Вы мне его не давали. Я сам раздобыл его, — отвечал неизменно Зенек, и на этом их разговор заканчивался.
Матеуш ждал. Ждал и Зенек, хотя и не знал чего.
Хелька казалась ему теперь самым разумным человеком в мире. Как это она говорила? Не надо жить воспоминаниями, надо смотреть вперед. Но если там, впереди, ничего не видно?
И что толку от того, что ему расточали похвалы, что его наградили крестом за храбрость и присвоили звание сержанта? Сержант Брузда… Ну и что это ему дало? Матеуш — староста, Александер — комендант милиции. Генек, хотя и не был в отряде и даже не сделал ни одного выстрела, служит в гмине. А он, Зенек?
Может быть, Бенек прав? Может быть, и для него, Зенека, война еще не закончилась? Так что же ему теперь делать? Стрелять в Матеуша, который поступил на службу к коммунистам? Или повесить коменданта милиции Александера?