– Леди Кэри… – Голос короля теплеет. – Я подумал и решил, что не стоит. По крайней мере, сейчас.
Он кивает, догадывается о мотивах. Когда догадается Анна, придет в ярость.
– Какое облегчение, – говорит король, – когда ничего не нужно разжевывать. Вы рождены, чтобы меня понимать.
Можно сказать и так. Он появился на свет лет за шесть до короля, и эти годы не прошли даром. Генрих срывает с головы вышитый колпак, отбрасывает в сторону, запуская в волосы пятерню. Как и золотая шевелюра Уайетта, волосы Генриха поредели, обнажив массивный череп. Сейчас король похож на деревянную статую, грубую копию себя или одного из своих предков, великанов, некогда бродивших по Британии и не оставивших следов, кроме как во снах жалких потомков.
Получив дозволение, он возвращается в Остин-фрайарз. В кои-то веки ему дарован день отдыха. Насытившись, толпа у ворот рассеялась. Первым делом он спускается на кухню, наградить повара подзатыльником и золотой монетой.
– Сотня разверстых ртов, клянусь! – восклицает Терстон. – И увидите, к ужину снова будут тут как тут.
– Жаль, что у нас в стране столько нищих.
– Как же, нищие, держи карман шире! Блюда, которые готовятся на этой кухне, такого отменного качества, что к нам захаживают, закрыв лица капюшонами, чтобы их не узнали, даже олдермены. Есть вы или нет, у нас всегда полон дом гостей: французы, немцы, флорентийцы, все клянутся, что знают вас, все заказывают обеды по своему вкусу, а на кухне толпятся их слуги: там отщипнул, тут отхлебнул. Пора жить скромнее или придется строить новую кухню.
– Что-нибудь придумаю.
– Мастер Рейф говорит, что для Тауэра вы прикупили целую каменоломню в Нормандии. Вы, мол, подкопались под французов, и они все попадали в ямы.
Такой прекрасный камень цвета масла. Четыреста рабочих на жалованье, и если кто-то стоит без дела, его тут же переводят на строительство в Остин-фрайарз.
– Терстон, пусть отхлебывают, лишь бы ничего не подсыпали.
Он помнит, как чуть не преставился епископ Фишер, – если, конечно, дело было не в грязном котле и не в прокисшем супе. Котлы Терстона всегда безукоризненно чисты. Он наклоняется над кипящим варевом.
– Где Ричард?
– Чистит лук на заднем крыльце. А, вы про мастера Ричарда? Наверху. Обедает, да все там.
Он поднимается наверх. Ошибиться невозможно – на пасхальных яйцах его лицо. На одном Джо нарисовала ему головной убор, волосы и по меньшей мере два подбородка.
– И то правда, отец, – замечает Грегори, – ты становишься все тучнее. Стивен Воэн тебя не узнает, когда приедет.
– Мой господин кардинал прибавлялся, как луна, – говорит он. – Чудно, ведь он почти никогда не обедал – то одно, то другое, – а когда наконец усаживался за стол, в основном вел беседы. Бедный я, бедный. С прошлого вечера не преломил и куска хлеба.