– Себас, йод у тебя есть?
– Конечно.
Бескос обламывает носик ампулы и льет ее содержимое на рану. Маньас скрипит зубами:
– У-у-у, м-мать…
– Если жжет, значит лечит.
– До костей пробирает… Ну-ка, покажи свою. – Маньас отводит воротник рубашки и осматривает рану. – Болит?
– Не очень. Но мышцы свело, головы не повернуть.
Маньас дотрагивается до раны, склоняется над ней:
– Ничего страшного, вскользь прошло. Неглубоко, повезло тебе. Еще бинт есть?
– Пакет остался.
– Давай. И сними рубаху.
Отсоединив штык, Маньас отрезает от подола рубахи несколько полос. Потом прижимает бинт к ране и перевязывает ее тканью. Закопченные и окровавленные, фалангисты переглядываются. На невидимом отсюда гребне высоты продолжается пальба.
– Совсем близко были… – говорит один.
– Да… – отвечает другой.
– Вчера камнем в лоб засветило, сегодня надел каску, так вот эта пакость…
– Не хнычь. Легко отделался. Пустяк и Чепуха, племянники тетушки Безделки. Всегда бы так…
Пригибаясь, появляется сержант Почас с автоматом в руке и подозрительно оглядывает обоих.
– Чем вы тут заняты?
– Да вот, господин сержант, – отвечает Бескос, показывая на свою шею и на забинтованную ногу товарища. – Загораем тут на солнышке.
Сержант осматривает раны:
– Идти можешь?
Маньас кивает, стиснув зубы: под полукруглым козырьком стального шлема – твердо очерченное худощавое мальчишеское лицо.
– Если он поможет, доковыляю.
– Ну, давай вниз, там тебя полечат. Оба давайте.
– Носилок нет?
– Так высоко санитары не поднимаются. И поосторожней там – красные хоть и отступили, но еще постреливают.
Бескос перекидывает ремень маузера через то плечо, что подальше от раны, а Маньас опирается на свою винтовку как на костыль. И так вот, поддерживая друг друга, спускаются со склона и внизу снимают каски. Бескос, довольный, что оказался здесь, а не наверху, даже что-то мурлычет себе под нос.
Санитарный пост – там же, где и прежде: на обочине шоссе, вокруг домика дорожных рабочих. Под брезентовым навесом хирург оперирует тех, кто срочно нуждается в помощи, а человек шесть медиков сортируют и обрабатывают раненых.
– Гляди-ка, Себас. Две девчонки… Вчера их еще не было.
Оба завороженно разглядывают двух медсестер – женщин они не видели с тех пор, как вышли из Сарагосы. На обеих комбинезоны цвета хаки, длинные окровавленные передники, на рукавах у каждой – повязки с красным крестом. Они суетятся между носилками, опущенными на землю.
– Гляди – одна беленькая, вторая – черненькая, как в сарсуэле[58].
– Не на что тут глядеть. Та, что повыше, мне в бабушки годится.
– И что с того? На войне любая ямка – окоп.