До самой смерти (Дрисколл) - страница 79

– Немедленно начнем откладывать!

– Хорошо…

Долгое молчание.

– Давай съездим к твоей маме, Бет.

Адам прижимает губку сначала к левому плечу, потом к правому, по рукам течет вода.

Да, это ты правильно придумал, Адам.

– Как насчет выходных?

Хочу ответить, но голос словно потонул в пене или уплыл в далекий Китай, поэтому просто киваю, Адам ободряюще улыбается.

Я глубже погружаюсь в воду, Адам предупреждает – не лежи долго, Бет, замерзнешь! Указывает на свежее полотенце.

Бедный Адам! Ему невдомек, что мне уже много лет холодно. Мне мерещится мамин голос – «не лежи до посинения!». Оборачиваюсь. В дверях Адам – улыбается одними губами, а в глазах тревога.

* * *

Через четыре дня мы уже у мамы. Она обычно не ходит вокруг да около. Не впадая в панику, объявляет Адаму, что поживет у нас – прямо сейчас вместе и поедем, если не возражаете.

На приеме у врача мама тоже не тушуется:

– У моей дочери депрессия. Видимо, довольно давно. Раньше с ней такого не случалось, она у меня жизнерадостная. Но ведь это не приговор, правда? Скажите ей, доктор! С каждым бывает – пройдет!

Доктор подтверждает, что депрессия может случиться с каждым, и изъявляет желание поговорить со мной наедине. Мама сначала не хочет меня оставлять, но я умудряюсь улыбнуться, она успокаивается и уходит в коридор, и тут я разражаюсь слезами. Я не просто плачу. Я рыдаю, словно весь стыд и чувство вины, копившиеся все эти годы, превращаются в слезы. В нормальном состоянии я постеснялась бы плакать при чужом человеке, однако сейчас меня не волнует, что подумает доктор. Какая разница?

Я плачу долго, доктор протягивает бумажные платочки, один за другим, и я молча их принимаю. В какой-то момент чувствую, что готова говорить. Он задает ряд вопросов, мои ответы даже мне самой кажутся настораживающими.

Доктор спрашивает, испытывала ли я за последнее время неожиданный стресс. Что послужило причиной моего состояния – триггером? Я вру. Прекрасно знаю причину, а ему говорю, что понятия не имею.

Он советует немедленно обратиться к психотерапевту, я отказываюсь, тогда он неохотно выписывает лекарство, подробно объясняет, как принимать, и заверяет, что данный препарат обладает мягким действием, не вызывает привыкания и послужит временным костылем. Затем доктор назначает повторный прием и отпускает меня домой.

Мама осваивается на кухне, а я сижу за столом с чашкой чая и смотрю, как она хлопочет – совсем как в детстве.

Мне приходит в голову, что я не представляю маму сидящей – она всегда на ногах, сколько я ее помню. Стоит у плиты. Хлопочет у стола, убирает пустые тарелки и грязные чашки. Даже во время наших еженедельных созвонов, когда я жила в школьном пансионе, мама стояла у аппарата на кухне, а не сидела в холле, как делал отец.