– Если акулы позволят, – сказал капитан.
– Сначала я сам думал, что будет невозможно, но вы видели, что Поф сделал сегодня, – сказал Паркли. – Я так думаю, что если затруднения будут в десять раз сильнее, он все преодолеет.
Они оба взглянули на Дача, а потом за направлением его глаз и увидели, что дамы собирают цветы, мужчины – фрукты и раковины, и на берегу все казалось так спокойно и приятно, что ими овладело желание присоединиться к маленькому обществу.
– Опасность вообразить легко, – сказал капитан.
Потом они продолжали говорить тихим голосом о разных событиях этого дня, а Дач один продолжал бдительно караулить.
Между тем ревнивые фантазии Джона Стодвика прошли, когда он ступил ногой на песок, и с трепетом восторга указал на прелестную тропическую картину перед ним.
– Цветы, плоды, мшистый ковер, – сказал он с жаром, – да это настоящий рай! Кажется, я мог бы остаться здесь на всю жизнь.
В его словах была невыразимая грусть, и глаза Бесси наполнились слезами, когда она взглянула на Эстеру – она очень хорошо знала, что дни ее брата сочтены.
Сердце Эстеры было переполнено, эти слова и грустный взгляд ее приятельницы коснулись туго натянутой струны. Только с большим усилием успела она удержаться от истерических рыданий и вынуждена была отвернуться.
Джон Стодвик с любовью улыбнулся своей сестре, сердце упрекало его за суровые слова, которые он ей говорил о Мельдоне, и он начал болтать о цветах, позвал матроса, чтобы он сорвал кокосовых орехов, сел и смотрел почти с ребяческим удовольствием.
Место было прелестное, и тень густых деревьев, чудесные цветы, висевшие гирляндами, крики птиц, порхавших под солнцем, – все это радовало глаз.
Больной и его сестра встали и начали прогуливаться, смотря на прелестные зеленые прогалины, на чудные деревья, возвышавшиеся к небу, на синее море, в котором отражалась шхуна. Сцена эта, радовавшая их, не прельщала Эстеру Поф. Блеск надежды померк в ее груди. Она думала, что Дачу следовало бы выслушать ее и прогнать эту мрачную тучу подозрения; но он пустил ее на берег, не говоря ни слова, как бы не заботясь об ее участи, и наконец с глазами, затуманенными слезами, она медленно отошла под деревья, отыскивая местечко, где могла бы облегчить свое бедное сердце и дать волю слезам, которые удерживала так долго.
Она села на ствол упавшего дерева, рыдая так, как будто ее сердце готово было разорваться, и, опустив голову на руки, стонала в своей душевной горечи.
Некоторое время, отдавшись своему горю, она не заметила шороха между деревьями, и только когда она отняла руки от лица, то увидела мулата перед нею на коленях.