Он подошел к ней, снял салфетку с лица, коснулся рукой, а затем губами ее холодного и как будто влажного лба, прошептал:
– Да, умерла. А я все-таки с тобой. Что тебе пожелать?
Покрыл снова лицо, потушил свет, закрыл двери и, войдя в столовую, сел на тахту, стоящую тут же, около двери в ее комнату, у окна.
Водка, которой он выпил в ресторане, на него нисколько не подействовала. Когда прежде он выпивал сто граммов, у него кружилась голова, по телу разливалось хмельное тепло. Ничего этого он не чувствовал теперь. Он еще долго сидел, опершись на колени, поверженный в ползущие мысли горя и одиночества.
В столовой громче, чем обычно, не тикали, а стучали часы – доходил третий час. М. А. постелил постель, как всегда, на тахте, разделся, потушил свет и лег спать. Он силился заснуть, но сон был далеко от него. В голове его мысли блуждали какими-то хлопьями, обрывками словно разорванных туч. Они ему не давали заснуть. Пролежав так с полчаса, он встал, налил из бутылки больше чем полстакана водки, выпил, взял в рот кусочек черного хлеба, вспомнил, что сегодня не обедал, ничего не ел кроме завтрака – стакан чая и кусок хлеба с повидлом. Но есть совсем не хотелось. Он снова лег. Долго ворочался, не спал. Водка не действовала. Мысли продолжали ползти. «Леня, ты мне больше не нужен», опять прозвучало в его голове. Как это не нужен? Как понять эти ее последние слова? Она сказала их, умирая, в полузабытьи, с последними ударами сердца, в то время, когда у нее стояла смерть у изголовья. Значит она произнесла их от всей души, от всего ее существа, это были ее последние мысли, рожденные последними мгновениями жизни. Ну почему «ты мне больше не нужен»? Потому ли не нужен, что на этом обрывалась их любовь, их совместная жизнь, их совместная борьба с этой проклятой болезнью. Или «не нужен» потому, что она, будучи очень больной, решила воспользоваться его заботами, услугами, вниманием и другими условиями, которые ей были необходимы в эти последние дни ее жизни. Эта мысль крепко засела в его голове, и он не мог от нее отвязаться.
Ему не лежалось. Он отбросил одеяло. Опустил ноги в мягкие комнатные туфли и закурил. Вдыхая большую затяжку табачного дыма, он напрягался, старался прийти к ответу и не мог.
Он вспомнил госпиталь. Однообразные дни залечивания раны и выздоровления. Читать было почти нечего. Каждый день протекал монотонно, по расписанию, установленному жизнью покалеченных людей: утром завтрак, обход врачей, несложные вопросы и ответы, перевязки и процедуры, обед, ужин, иногда кино. От этой обстановки хотелось бежать, скорее вернуться домой, война уже несколько месяцев как кончилась, и от этого еще нестерпимей хотелось увидеть уцелевшую дочь, стариков, родных и знакомых, вдохнуть домашний воздух, запах домашних вещей, побыть в кругу близких друзей, узнать о прожитых ими днях, рассказать о себе.