Мелочи сводили меня с ума. Все в квартире было не так. Как-то утром я пять раз переставлял на кухне солонку, пока не вернул ее на прежнее место. На следующее утро разобрал полку, на которой стояли колонки, и прибил ее возле окна, а потом снова снял и прибил возле входной двери. Я без конца слушал альбом «Хамелеонов», вышедший два года назад (тогда мы еще не знали, что он будет последним). «Дерьмовый альбом», – сказал я Черчиллю, когда прослушал его в первый раз, и сунул диск под кучу других, решив больше не ставить его никогда. Но теперь я не мог слушать ничего, кроме глухих угрюмых ударных и тихих жалобных гитар. Зацикленная на себе музыка, непохожая на себя, усталые монотонные мелодии, которые не взлетали даже в припеве, и тексты, которых два года назад я не понимал, а сейчас мне казалось, что это я их сочинил:
Постель без простыни,
Постылый пыльный мрак.
А там, за окнами, ремонт,
И шум машин, и гул людской,
А я один, чужак.
Или:
Закончен обратный отсчет,
И ничто не возникнет вновь.
А за нулем – тишина,
За нулем – тишина,
Леденящая кровь.
* * *
Изможденные мелодии «Хамелеонов» убаюкивали меня, погружая в неприлично ранний, потный полуденный сон, от которого я просыпался в панике; сердце бешено колотилось, когда я пытался ухватить за хвост привидевшийся кошмар. Один раз я будто ехал в машине, у которой внезапно исчезла педаль тормоза, осталась лишь педаль газа; в другой раз мне приснилась Илана, и она требовала, чтобы я поцеловал ее в потрескавшиеся мертвые губы. Был сон, в котором парень из Наблуса с кандалами на ногах ковылял ко мне, угрожая дубинкой, и сон, в котором Шахар Коэн стрелял в меня из пистолета мячиками для пинг-понга, а когда я не мог их поймать, презрительно замечал: «Ну, и как же ты собираешься экономить деньги, а, чувак?»
Вернулся кошмар, мучивший меня в детстве: я маленький мальчик, сижу на пляже в Хайфе с мамой и папой, строю замок из песка, и вдруг на нас обрушивается огромный вал высотой с четырехэтажный дом. Мы вскакиваем и бежим прочь, но он поднимается за нами, ползет по горе Кармель, поглощая по пути дома, и машины, и других людей, но не нас, потому что мы добираемся до самой вершины, до монастыря Мухрака, который во сне почему-то зовется крепостью Масада, и мы стоим там и смотрим, как гигантская волна, как и полагается волнам, наконец отступает в море.
Ощущение преследующей меня воды было настолько реальным, что, проснувшись, я всегда несколько секунд лежал с открытыми глазами, убеждая себя: это лишь сон. Каждое утро я давал себе слово не спать днем, чтобы не снились кошмары, но днем неизменно поддавался искушению прилечь «всего на минутку» и послушать «всего три песни» с диска «Хамелеонов».