– Почему бы тебе не вывести нашу маленькую типографию в одной из своих книг? – каждый год спрашивал его отец.
– Отличная идея! – с неизменным энтузиазмом отзывался Мирон-Мишберг, и они садились за отцовский стол пить виски из кофейных чашечек.
– О чем твоя книга на этот раз? – спрашивал отец.
– Прочтешь – узнаешь! – с упреком отвечал Мирон-Мишберг.
– Разумеется, разумеется, – соглашался отец, – но нам надо сделать обложку, и как можно скорее. Так что ты все же скажи, о чем книга. Что на этот раз? Любовная драма? Триллер? Детектив с убийством? Историческая загадка?
– Есть лишь одна тема, на которую стоит писать! – восклицал Мирон-Мишберг и так грохал кулаком по столу, что чашечки с виски подпрыгивали.
– Ну конечно, ну конечно, – извинялся отец. – То есть, если я правильно понимаю, это опять…
– Опять! И опять, и опять! Потому что я до сих пор еще ничего не сказал! – переходил на крик Мирон-Мишберг, и его бесцветные глаза грозили выскочить из орбит.
– Понимаю, понимаю, – успокаивал его отец и переводил разговор на технические аспекты печатного процесса и сроки выхода книги, по опыту зная, что, как только речь зайдет о практических вопросах, взгляд собеседника начнет блуждать в пространстве, он устремится мыслями в дальние дали и его праведное негодование угаснет.
Мирон-Мишберг подписывал контракты рассеянно, хотя отец постоянно напоминал ему: надо читать все, даже пункты, набранные мелким шрифтом.
– Я тебе верю, – отвечал Мирон-Мишберг. – Вы, англичане, слово держите. Вы люди чести. Вы не сотрудничали с нацистской шайкой. Что говорил Черчилль? Кровь, пот и слезы! А теперь сравни нынешних лидеров с Черчиллем!
– Никакого сравнения, – кивал отец, вручал ему копию контракта и поднимался из-за стола, показывая, что встреча окончена.
– Прошу прощения, но мне пора домой, писать, – говорил Мирон-Мишберг, как будто инициатива завершения переговоров исходила от него. – Надо успеть сделать как можно больше, прежде чем меня заберет ангел смерти.
– Молодец! Молодец! – восклицал отец и дважды хлопал его по плечу: первый раз – подбадривая, второй – подталкивая к двери.
– Значит, – пожимая отцу руку, спрашивал Мирон-Мишберг, – увидимся через три недели?
– Даст Бог, – заключал отец и в третий раз хлопал Мирон-Мишберга по плечу. Убедившись, что тот ушел, отец возвращался к своему столу, садился, но тут же снова вставал. Опять садился. Выжидал еще минуту…
…и разражался потоком брани.
Его показное почтение к Йосефу Мирон-Мишбергу по глубине могло сравниться лишь с отвращением, которое вызывал в нем этот ничего не подозревающий автор.