Тяжело дыша, поднялся по склону. Со столбцов на него смотрели вырезанные в дереве лица, искривленные, застывшие в скорбном крике. Григорий останавливался возле каждого бдына и клал под маленькую крышу куриную голову из лукошка. Когда лукошко опустело, Сапнов отбросил его в сторону, а сам выбрался на вершину холма.
Сруб высился зловещим наростом, упирался острым коньком в мутное небо, с крыши поднимался дымок. Григорий обошел сруб по кругу, но ни двери, ни окна не нашел – лишь сырые стены по всем четырем сторонам, сложенные замком. Он собрался идти обратно, но изнутри внезапно донесся шорох и тихий перестук. Сердце Сапнова замерло в груди, и он бросился к стене, прижался к венцу, жадно прислушиваясь.
Внутри кто-то тихо ходил, было слышно, как скрипят доски под ногами. Григорий, позабыв обо всем на свете, вытащил из кармана складной нож, упал перед стеной на колени и принялся лезвием выковыривать мох из стыка. Вскоре он расчистил узкую щель, и из щели потянуло топленым жиром, дымом и смрадом немытых тел. Звуки стали громче, и Григорий припал к щели, силясь что-либо разглядеть в темноте. Он увидел тлеющий костер на полу в углу, окруженный битыми черепками и щепками, а возле очага, на краю освещенного пятна кто-то сидел, сгорбившись и подперев подбородок кулаком.
– Сынок! – хриплым шепотом зовет Григорий.
Из темноты донеслось еле слышное шуршание, в щели мелькнуло лицо. Чумазая кожа, курносый нос, светлые взъерошенные волосы.
– Папа! – зашептал Лешка. – Уходи скорее! Тебе нельзя смотреть – он заметит! Уходи!
– Кто заметит, сынок?
– Тот, у кого вы меня вымолили. Уходи, папа, не то будет худо, прошу тебя. Отсюда меня не забрать, они сами приведут.
Григорий поднял с земли вытянутый мох, чтобы заложить щель обратно.
– Пока, сынок, я жду тебя.
Лешка собрался ответить, но из темноты за его спиной появилась белая ладонь с мертвенно-зелеными ногтями и зажала ему рот. Глаза сына округлились, он замычал, забился, но вторая рука обхватила его за шею и утянула в темноту.
– Сынок! – закричал Сапнов. – Алеша! Пусти его, сука! Пусти, блядь!
В ярости и отчаянии, он замолотил по стене кулаками, сбивая их в кровь, и снова услышал скрип шагов. Григорий прильнул к щели, и в этот же момент что-то ударило по стене изнутри так, что весь сруб содрогнулся. Далеко, где-то на болотах завыли собаки. Сапнов отскочил назад от неожиданности и испуга. Он оступился, рухнул на спину и покатился по склону. Мелькнуло перед глазами небо, дрожащий от нечеловеческих ударов сруб, клочья травы. Удар в затылок, вспыхнули облака, заливая поле ослепляющим светом, а потом пришла мягкая, нежная тьма забытья.