Но разве не было такого правила на случай подобной необратимой внутренней порчи, что нужно пользоваться крупными и мелкими внешними неприятностями, чем они хуже, тем лучше, чтобы противопоставить что-то этой порче, а если повезет, и вовсе истребить ее посредством собственного волшебного противоядия, весьма эффективного? Вполне возможно: но на воровку фруктов это правило больше не распространялось; какие бы неприятности ни случались вовне, пусть просто мелкие досадные недоразумения, все они, напротив, только усиливали ее внутреннюю сумятицу. Так, она ступила в осиное гнездо и попыталась убежать, но в одно мгновение неприятельский отряд нагнал ее и всю искусал, на удивление точно попадая в цель, словно профессиональные снайперы, которым ничего не стоит в один миг прорешетить картонный силуэт. А потом на окраине города в каждом саду кидающиеся на нее из-за заборов собаки, щебенка, стреляющая с грохотом по воротам изнутри, беспрерывное неистовство и рычание, готовность тут же разорвать ее на куски (так ей нередко казалось, чему ее мать находила объяснение в том, что на нее саму, когда она была глубоко беременна, однажды напала гигантская собака). Но разве не складывались все эти звуки животных, постукивание клювами аистов, куриное квохтанье, гусиное покрякивание, в единый звуковой ряд, если не сказать в мелодию, – за исключением рычанья и урчанья вот этих собак, отличавшихся к тому же от молчаливых диких собак в саванне? С другой стороны, разве лай собаки, или даже нескольких, ночью, в сельской местности, издалека, то где-то в долине, то где-то еще, не служит успокоительным сигналом заблудившемуся путнику? Это верно. Но тот час прошел без единой паузы, без единой возможности заметить хоть что-нибудь вокруг, хоть что-то осознать, без того, что помогло бы ей, в ее паническом бегстве (только вперед!), сделать столь необходимую для осознания происходящего остановку. Но послушай, дорогая, вот из того дома сейчас, и вот еще из другого, где-то далеко-далеко, доносится нежная музыка, далекий звук! – Конечно, она воспринимала эти звуки, и те, и другие, и третьи, раздавшиеся секунду назад, и все эти нежные отдаленные мелодии проникали в нее, в самую глубь, и продолжали там разливаться дальше, вот только даже слыша их, она думала про себя: «Никогда мне не вернуться домой!»
Степной лабиринт перешел в городской, но не такой, как был в Новом городе: если там спирали новостроечных поселков все время сжимались, не выпуская никого на свободу, к природе, то здесь все улицы шли более или менее прямо насквозь. И откуда ни посмотришь, отовсюду в перспективе виден центр городка Шомон; но тем не менее и тут у нее было ощущение, будто ей приходится, как до того в саванне, пробиваться вперед, шаг за шагом, чуть ли не на ощупь.